Ужас реального
Шрифт:
Каждому из нас судьба дает немного полета, несмотря на то, что у всех у нас есть постоянно повторяемые ошибки Очень не хочется признавать, но мы всю жизнь совершаем одни и те же глупости. Немного выйти из круга, за пределы своих ошибок — это очень тяжело Как сделать наш жизненный горизонт более широким? Непонятно. Да и можем ли мы его расширить собственными усилиями воли? Едва ли Слепо рискуя, перенапрягая волю, наоборот, сделаешь себе хуже, загонишь себя в еще более душную петлю, и вокруг тебя сомкнется еще более узкий круг. Наша воля действительно в существе своем связана с грехом, хотя бы в том смысле, в каком грех означает ог-
Судьба и воля
277
рех, оплошность,
А. С.: Я хотел бы сказать несколько слов в дополнение о том, что все-таки судьба расположена не в оптическом, а в онтологическом горизонте. Она не дана нам всякий день, всякий раз, а дана лишь в уникальных состояниях, ситуациях и возможностях Это нечто, соответствующее идее нулевого самочувствия философа, когда предполагается, что философ никак себя не чувствует. На вопрос «как ты себя чувствуешь?» он отвечает «никак, я никак себя не чувствую, только себя мыслю». Однако включив метод рефлексии или, как говорит Гегель, обнаружив момент несчастного сознания? я обязан себя мыслить и чувствовать одновременно, и это есть самая важная ситуация в моей жизни. Точно так же с судьбой. Судьбу я тоже никак не чувствую, поскольку действует моя воля. И только в ситуациях, когда воля меня подводит, а такие ситуации неизбежно возникают, я понимаю, что есть еще нечто, превышающее мою волю Это судьба Судьба не подвержена инфляции. Если мы думаем, что она может прочитываться на разных знаках зодиака или во внутренностях жертвенных животных, то мы совершаем примитивную инфляцию, на которую настроен весь оптический горизонт.
Судьба не такова, она являет себя несколько раз в жизни. Как и состояние ego cogito у Декарта, — мы мо-
Беседа 10
278
жем лишь несколько раз испытать предельное ощущение собственной достоверности, но оно не дано нам ежедневно. Судьба не является ежедневной категорией, в отличие от воли, потому что воля направляется на все что угодно, она может иметь длинную траекторию и подробный график. Это замечательно до тех пор, пока воля не встретится с определением судьбы, когда ты вдруг понимаешь, что хотел одно, а получил другое. И что ты при этом испытываешь? Шопенгауэр думал, что представление является способом избавиться от страшного напряжения воли, но он ошибался, потому что на самом деле, я полагаю, воля демонстри рует собой способ избавиться от напряжения судьбы. Повседневная воля — это действительно способ отойти в сторону, дистанцироваться, избавиться от напряжения судьбы, которая может быть безжалостна, а может быть и благосклонна. Она благосклонна в тех случаях, о которых размышляет Ницше, когда говорит об удавшемся проекте сверхчеловека, упоминая в разных местах Вагнера, Стендаля и Гете. Но даже Ницше признает, что это редчайшая идея, замечая, что, возможно, он в данном случае не совсем прав. В действительности нам не удается согласовать нашу волю и судьбу, как правило, никогда, потому что судьба всегда остается в качестве основного мотива — изначального, страшного и печального, — который гласит, что ты завернешь за угол, тебя побьют, у тебя отберут деньги, а ты придешь в следующий дом, тебя обласкают и выслушают. При этом твоя воля состоит в том, что ты пишешь тексты и занимаешься текущими делами.
Т. Г.: Разговор о судьбе у нас получился очень русским. Если его прочтет западный читатель, то скажет: как свойственна русским эта меланхолия, этот фатализм. Николай правильно заметил, что в философии Гуссерля нет ни одного слова о судьбе. О судьбе вообще уже давно не пишут Редко что о ней встретишь Например, недавно прочла у Жана Бодрийяра маленькую главу в книге «Сло-
279
Судьба
ва прошлого» Для Бодрийяра в судьбе нет ничего страшного. «Судьба — это символический обмен между нами и миром. Здесь есть преступление, есть и трагическое измерение, в судьбе есть некоторая обратимость, которая взывает к тому, чтобы каждый поступок был отомщен» Я бы хотела оспорить этот зримый с языческой точки зрения «древний ужас» арифметического равновесия. Ощущение ужаса присуще русскому человеку, да и не только русскому. В одном из рассказов Маканина, по мере того как один из героев поднимается и цветет, делает карьеру и очаровывает окружающих, другой деградирует и погибает. Одна судьба зеркально негативно отражает другую. Смею сказать, что в мире нет подобной симметрии, подобной механической справедливости. Ибо Бог, который есть Любовь, все делает совершенно не так, как мы, пугливые, ждем. «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует... не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не ищет зла... Все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит» (1 Послание к Коринфянам, 13). Любовь не завидует, значит, не сравнивает, не соизмеряет, не действует механически.
Хочу в конце нашей встречи рассказать о моих спорах по поводу судьбы с очень близким мне человеком. У меня есть одна давняя немецкая подруга — человек глубокой веры (она католичка), человек, сильно перестрадавший, очень чистый, очень жертвенный. Несмотря на свой довольно скромный материальный достаток, она много помогает тем, кто беднее ее. Она стремилась быть часто, почти всегда рядом со мною, но она не понимает, когда я говорю ей, что мне нужно одиночество. Это мое призвание, пусть и тяжелое. Она долго плакала, когда прочла мое письмо о любви к бездомничеству, о вечном странничестве и о том, что дом и родина мною мыслятся только на небесах Для нее, такой небуржуазной, все же необходимы дом, уют, присутствие любимого человека Слово «судьба» ей непонятно. А для меня это главное, что есть. Пусть судьба
280
Беседа 10
будет против всего, что ты по-настоящему любишь Но, как написал Блок. «Тебя жалеть я не умею / И крест свой бережно несу .» Бережно, не иначе. Кто-то из богословов сказал, успех — это не атрибут Бога. Христианство — это не пессимистическая доктрина. Воскресение, победа — вот основное в христианстве. Но лишь через тайну Креста, который и делает эту победу настоящей.
Христианская судьба не печальна и не легковесна. Она реальна. Некоторые мрачноватые православные (увы, их много) до сих пор утверждают, что Христос никогда не смеялся. Интересно, что же Он делал, трапезничая и пируя? Сидел с мрачным видом осуждающего фарисея? Его первое чудо было совершено во время свадьбы, простое, радостное и неожиданное — преображение воды в вино. Здесь воля совпала с ожиданием, с музыкой чуда Так, по Кьеркегору, Господь, сидящий на небесах, прислушивается к тому, что мы делаем на земле, и хочет услышать эту чистую, неповторимую музыку судьбы.
МЫСЛИТЬ И ГОВОРИТЬ, ИЛИ ФИЛОСОФИЯ ВСТРЕЧИ
Чтобы слово стало услышанным, ему должно предшествовать молчание. Современность предельно болтлива — рабам говорения для начала надо стать хотя бы слугами молчания.
Нельзя философствовать в старых формах последовательного построения системы («Зачем вы написали толстую философскую книгу, когда и тонких-то никто не читает?»). Мыслящим можно быть только на уровне, связанном с известной степенью риска. Абсолютная щедрость и готовность к жертве
Выбирать свое время и место для рождения слов — формовать языковое событие. В котором слова представляли бы бытийные силы, именно здесь и сейчас именуемые живым языком За поэзией представить поэзис, за логикой — логос Дать возможность прорасти слову и языку Осуществить возвратное движение к гулу бытия — ужас реального — здесь и сейчас. Препоручить слово стихии собственного сказывания От сводничества интерсубъективности — к сказыванию бытия в языке.
Философский разговор как провокация и приглашение. Тот же стол и то же застолье, анекдот-бобок по инерции готов выплеснуться, но для того лишь, чтоб создать иллю-