Ужас в городе
Шрифт:
– Если невмоготу, – сказал он, – тогда о чем говорить, герр Питер… Помните, я обещал похлопотать о присвоении вам звания "Лучший немец года"?
– Помню, конечно. Не получается?
– Напротив. Недавно мне сообщили друзья – дело почти решенное.
В неописуемом волнении банкир осушил рюмку, его худощавое лицо осветилось прелестной, наивной улыбкой…
…За баранкой "ситроена" вместо Жорика Пупкова расположился незнакомый, смурной мужик в кожаной кепке, причем Генрих Узимович обнаружил это, когда уже уселся на сиденье и захлопнул дверцу.
– Какого черта! – взревел Шульц. – Вы кто такой?
– Не
– Какая прогулка?! – завопил доктор. – Что вам надо? Где Георгий?
Мужчина не ответил. Они уже ехали на довольно большой скорости, а выпрыгивать на ходу из машины Шульц не умел. Хотя особенно опасаться было нечего. К иностранцам у россиян, несмотря на нынешний бардак, сохранилось трепетное отношение, как у папуасов к Миклухо-Маклаю. Опасность могла исходить разве что от свободолюбивых чеченцев, которые после военной победы над Россией будто с цепи сорвались. Но за баранкой горбился явный русачок, и вид у него был дремучий.
На всякий случай Шульц-Степанков предупредил:
– Учтите, я иностранный подданный с правом дипломатической неприкосновенности.
– Надо же, – удивился Мышкин. – А по-нашему шпаришь без акцента в натуре. Никогда бы не догадался, что ты немец.
На Генриха Узимовича повеяло жутью. Немец! Откуда он знает?
– Где Георгий? – повторил он. – Почему вы не отвечаете? Вы его ликвидировали?
Мышкин обернулся, подмигнул белым глазом. , – Как у вас мозги интересно устроены. Коли человек помочиться пошел, значит, обязательно его ликвидировали.
– У кого это у нас?
– Как у кого? У наперсточников.
Генрих Узимович затих, напряженно размышлял. Мужик с виду нормальный, но явно не в себе. И шизоидность у него какая-то веселая, не медикаментозная. Такая шизоидность присуща сильным людям, когда они идут к четко просматриваемой цели. Очень опасное состояние и очень опасные люди. Генрих Узимович надеялся, что в России таких уже не осталось, реформа глубоко копнула.
В Федулинске он их точно не встречал. Тут было о чем подумать. Если это все-таки похищение, то какой потребуют выкуп? И куда их направить за деньгами – к Хакасскому, к Иванюку или к своему поверенному в Мюнхен?
Между тем застряли у светофора на Трубной площади. Генрих Узимович попробовал открыть дверцу, но то ли ее заклинило, то ли смурной мужик успел проделать с ней какой-то фокус.
– Не усугубляй, мистер, – посоветовал Мышкин. – А то по тыкве получишь.
– Хорошо, – Генрих Узимович собрал мужество в кулак. – Объясните, что происходит? Куда вы меня везете?
– Один хороший человек хочет с тобой покалякать.
Но с ним будь поаккуратнее, он ваших немецких штучек может не понять. Очень строгий господин, хотя и молодой.
– Что ему надо?
– Он сам скажет.
– Факс вы прислали?
– Я даже этого слова не понимаю, – сказал Мышкин.
Тронулись дальше – в направлении Садового кольца.
Начало смеркаться, и на улицы высыпало много ночных работников – проститутки, бомжи, обкуренная молодежь. То и дело кто-нибудь дуриком выскакивал с тротуара под колеса, но мужик вел машину уверенно, от самоубийц ловко уклонялся. Хотя на съезде к Киевскому вокзалу у них на глазах джип-"чероки", несясь на бешеной скорости,
Юная наркоманка, переломанная, как тряпичная кукла, так и отбыла восвояси, не успев закрыть хохочущего рта.
Черная кровь из расколотого черепа живописно хлынула на щеки. Шульц-Степанков брезгливо поморщился.
– Одного не могу понять, зачем такие сложности?
Ваш авторитетный гражданин вполне мог заехать ко мне на службу. Я бы его принял. В чем, собственно, проблема?
– Выходит, не мог. Не ломай себе голову, мистер, скоро будем на месте. "Гардиан-отель", тут совсем рядом.
Генрих Узимович немного успокоился. В "Гардиан-отель" проходимцев не пускали. Там останавливалась приличная публика, большей частью забугорная. Он и сам как-то года два назад провел там ночку. Незабываемые впечатления. Сервис на уровне Гонконга. Помнится, ему предложили для развлечения на выбор негритянку, француженку, турчанку и двенадцатилетнего мальчика-россиянина. Он был в отличном настроении, как раз подписал замечательный контракт с Хакасским, и забрал всех четверых. Правда, сил у него хватило только на роскошную негритянку с чугунными, каждая по пуду, грудями, остальные болтались всю ночь по номеру неприкаянные.
– Можете хотя бы сказать, из какой вы группировки?
– Какая тебе разница, мистер? Не лезь на рожон, глядишь, все обойдется.
Опять потянуло жутью, и Генрих Узимович поежился в своем теплом, кожаном пальто.
В номере их встретил молодой человек приятной, вовсе неустрашающей наружности. Отнюдь не бандит, у Генриха Узимовича в этом отношении глаз был наметанный. Светловолосый, с грустной улыбкой, с обходительными манерами. Сперва Генрих Узимович воодушевился, ничего серьезного, но когда встретился с юношей взглядом, как в пропасть рухнул. В груди не то что похолодело, прямо-таки железным обручем сковало сердце: влип, старый дурак, ох как влип! В ясных глазах незнакомца лес темный. А в том лесу ведьмы и лешаки. Не эти ли ужасные глаза мерещились ему в тяжелые ночи, когда нарушал режим и душа обмирала в неизбывной тоске, и дикая страна, где очутился, увы, по доброй воле, вдруг заглядывала в окно смутной, нечесаной головой, изрыгая невнятные, грозные проклятия, могущие свести с ума. И еще. У этого юноши, как он отметил, не было возраста. Как и Леня Лопух, он прекрасно знал, что это означает. Если нет возраста, нет и жалости. Он видел перед собой совершенно равнодушного человека, изучающего его, знаменитого немецкого профессора, с отрешенным любопытством зоолога, наблюдающего за ползущей по склону улиткой. Именно так он обыкновенно разглядывал подопытных россиян, и вдруг сам угодил под микроскоп – помоги, Господи!
Задыхаясь от сердечной аритмии, он без сил опустился в кресло.
Юноша понимал, в каком он состоянии, посочувствовал:
– Как же вы думали, доктор, расплачиваться придется по всем долгам. Рано или поздно. Даже кошка знает, чье сало съела, а уж вы-то, интеллектуал, европеец, тем более давали себе отчет во всем, когда затевали злодейство.
– Какое злодейство? О чем вы?
Егор не ответил, обернулся к Мышкину, который удобно расположился у окна.
– Все гладко прошло?
– Ну а чего, культурный человек, охотно идет на контакт. Беды еще не нюхал, но это дело поправимое.