Ужас в музее
Шрифт:
— Теперь, чтоб им пусто было, они всяко опубликуют схемы! Я подправлю ваш набросок, коли увижу там ошибки, — здесь нужна предельная точность. Полиция найдет вас в скором времени — они-то и засвидетельствуют, сколь эффективно мое изобретение. Сообщение в «Ассошиэйтед пресс»… подкрепленное вашим письмом… бессмертная слава! Живее, слышите? Живее же, черт вас побери!
Поезд трясся по расхлябанным рельсам столичных предместий, и иногда нас резко швыряло из сторону в сторону. Воспользовавшись этим предлогом, я снова умудрился сломать грифель, но маньяк, разумеется, мгновенно вручил мне мой собственный карандаш, который давно очинил и держал наготове. Я уже исчерпал первую серию уловок и чувствовал, что мне вот-вот придется напяливать шлем. До вокзала оставалась еще добрая четверть часа — настало время обратиться к религиозным чувствам моего попутчика и изречь божественное откровение.
Призвав на помощь все свои обрывочные знания по науанско-ацтекской мифологии, я внезапно
— Йа! Йа! Тлокенауаке [44] — Тот, Кто Содержит Все в Себе! Ипальнемоан — Дарующий Нам Жизнь! Я слышу! Я слышу! Я вижу! Я вижу! Привет тебе, Несущий Змею Орел! Послание! Послание! О Уицилопочтли, твой гром отзывается эхом в душе моей!
Заслышав мои завывания, маньяк недоверчиво уставился на меня сквозь дурацкую сетчатую маску, и на его породистом лице отразились изумление и недоумение, быстро сменившиеся тревогой. Похоже, мысли его на мгновение смешались, а затем потекли в другом направлении. Воздев руки, он заговорил речитативом, словно в гипнотическом трансе:
44
Тлокенауаке(«Владыка ближних пределов и тьмы») и Ипальнемоан («Тот, кем мы живем») — ритуальные имена верховного ацтекского бога Тескатлиноки, повелевающего четырьмя сторонами света.
— Миктлантекутли, [45] Великий Бог, яви знамение! Знамение из своей черной пещеры! Йа! Тонатиу-Мецтли! [46] Ктулхутль! Повелевай, и я повинуюсь!
В этой ответной тарабарщине прозвучало одно слово, задевшее странную струнку в моей памяти. Странную, поскольку слово это не встречается ни в одном из опубликованных трудов по мексиканской мифологии, хотя мне не раз доводилось слышать, как пеоны на рудниках моей компании в Тласкале произносят его исполненным благоговейного страха шепотом. Оно казалось частью некоего исключительно тайного древнего ритуала, ибо существовали определенные формулы ответа (тоже неизменно произносившиеся шепотом), неизвестные академической науке, как и само слово. Видимо, маньяк провел много времени среди горных пеонов и индейцев — ведь подобные незаписанные знания, ясное дело, не почерпнуть из литературы. Поняв, сколь огромное значение он придает этому сугубо эзотерическому жаргону, я решил нанести удар по самому уязвимому месту и ответить набором бессмысленных звукосочетаний, которые слышал от местных жителей.
45
Миктлантекутли— ацтекский бог мертвых, властитель подземного мира.
46
Тонатиу-Мецтли— в этом имени объединены два ацтекских бога, олицетворяющих небесные светила: Тонатиу — бог солнца и Мецтли — бог луны.
— Йа-Р'льех! Йа-Р'льех! — выкрикнул я. — Ктулхутль фхтагн! Ниггуратль-Йиг! Йог-Сотот!..
Но я не успел закончить. Ввергнутый в припадок религиозного исступления точным ответом, которого он, вероятно, подсознательно не ожидал, сумасшедший повалился на колени и принялся безостановочно кланяться, одновременно поворачивая голову в шлеме налево-направо. От раза к разу поклоны становились все ниже, на губах у него выступила пена, и я услышал, как он монотонно повторяет «убей, убей, убей», постепенно повышая голос. Я с ужасом осознал, что перестарался и своим ответом вызвал вспышку неистового безумия, которое побудит моего попутчика к смертоубийству еще прежде, чем поезд достигнет вокзала.
Чем сильнее сумасшедший мотал головой, тем больше натягивался шнур, соединявший шлем с аккумулятором. Наконец, в совершенном беспамятстве экстаза, он принялся описывать головой круги, так что провод стал наматываться на шею и дергаться в месте крепления к аккумулятору. Я задался вопросом, как он поведет себя, когда случится неизбежное и батарея, стянутая с сиденья, разобьется при ударе о пол.
Затем наступила трагическая развязка. Аккумулятор, сдернутый с края диванчика последним исступленным движением маньяка, наконец с грохотом упал на пол, но, похоже, вовсе не сломался. В одно мимолетное мгновение я успел заметить, что удар пришелся на реостат, вследствие чего рубильник резко перескочил в крайнее положение, предполагающее подачу тока максимальной силы. И что самое поразительное — ток действительно пошел.Изобретение не было плодом воспаленного воображения безумца.
Я увидел ослепительную голубую вспышку, услышал завывающий вопль, более жуткий, чем все прежние дикие крики, звучавшие в ходе этой кошмарной поездки, и почувствовал тошнотворный запах горелого мяса. Тут мои до предела натянутые нервы не выдержали, и я потерял сознание.
Когда кондуктор, уже по прибытии в Мехико, привел меня в чувство, я обнаружил, что у двери моего купе на платформе толпится народ. Я невольно вскрикнул, и на прижатых к стеклу лицах мигом отразились любопытство и сомнение, но, к великому моему облегчению, кондуктор не впустил в купе никого, кроме элегантного врача, протолкавшегося ко мне через толпу. Мой крик являлся совершенно естественной реакцией на ситуацию, но завопить меня заставило нечто большее, чем ужасное зрелище, которое я ожидал увидеть на полу вагона. Вернее, нечто меньшее, поскольку на самом деле там вообще ничего не было.
По словам кондуктора, там ничего не было и тогда, когда он отворил дверь и обнаружил за ней меня в глубоком обмороке. Мой билет был единственным, проданным в это купе, и нашли в нем одного меня. Меня, мой саквояж — и ничего больше. Я ехал один от самого Кверетаро. Кондуктор, доктор и зеваки одинаково крутили пальцем у виска в ответ на мои лихорадочные, настойчивые вопросы.
Неужели мне все приснилось? Или я действительно сошел с ума? Я вспомнил свое тревожное состояние, истерзанные нервы — и содрогнулся. Поблагодарив кондуктора и доктора, я пробился через толпу зевак и с трудом забрался в кеб, который отвез меня в отель «Фонда Насиональ». Там я отправил телеграмму управляющему Джексону, а потом улегся спать в надежде восстановить силы и проспал до часа пополудни. Я велел разбудить меня в час, поскольку рассчитывал успеть на поезд узкоколейки, идущий к рудникам, но по пробуждении я обнаружил под дверью телеграмму от Джексона. В ней говорилось, что утром Фелдона нашли мертвым в горах. Все похищенные документы оказались при нем, в целости и сохранности, о чем должным образом поставили в известность сан-францисскую контору. Выходит, все мое путешествие, сопряженное с лихорадочной спешкой, нервными переживаниями и мучительным испытанием для моей психики, было напрасным!
Зная, что Маккомб, несмотря на такой поворот событий, потребует от меня подробного отчета о личных наблюдениях, я отправил Джексону еще одну телеграмму и в конце концов сел на поезд узкоколейки. Через четыре часа состав с грохотом и лязгом подкатил к станции у рудника № 3, где меня встретил и сердечно приветствовал Джексон. Он был настолько поглощен происшествием на руднике, что не обратил внимания на мой все еще потрясенный и нездоровый вид.
Управляющий кратко изложил мне обстоятельства дела, пока мы поднимались по горному склону над дробильней к лачуге, где лежало тело Фелдона. По его словам, Фелдон нанялся на рудник год назад и всегда был странным, угрюмым типом; он работал над каким-то секретным устройством, постоянно жаловался, что за ним шпионят, и держался до неприличия запанибрата с рабочими-мексиканцами. Но он, безусловно, хорошо знал свое ремесло, здешние края и местных жителей. Он нередко надолго уходил в горы, где жили пеоны, и порой даже принимал участие в древних языческих ритуалах. Он намекал на некие странные тайны и загадочные силы так же часто, как похвалялся своими незаурядными техническими способностями. В последнее время Фелдон стал совсем невыносим: с болезненной подозрительностью относился к своим коллегам и, несомненно, начал в сговоре со своими мексиканскими дружками воровать руду, когда поиздержался. У него регулярно возникала нужда в очень крупных денежных суммах — недаром он так часто получал посылки из лабораторий и механических мастерских Мехико или Штатов.
Что же касается заключительного бегства со всеми конторскими документами, то это была всего лишь бредовая месть за так называемую слежку. Безусловно, Фелдон совсем спятил, поскольку отправился к одной тайной пещере на диком склоне населенной призраками Сьерра-де-Малинче — в местности, где не живет ни одного белого человека, — и предавался там более чем странным занятиям. В пещере, которую никогда не нашли бы, если бы не финальная трагедия, обнаружилось великое множество отвратительных ацтекских идолов и алтарей с обугленными костями свежесожженных жертв непонятного происхождения. Туземцы ничего не рассказывают — собственно, все они хором клянутся, что ничего не знают, — но представляется совершенно очевидным, что пещера издавна служит местом их сборищ и что Фелдон принимал самое деятельное участие в их ритуалах.
Поисковая группа нашла пещеру потому лишь, что услышала монотонное пение и завершивший его вопль. Около пяти часов утра, после ночного привала, люди уже собирались вернуться на рудники ни с чем, когда кто-то различил приглушенные расстоянием ритмичные завывания и понял, что в каком-то укромном месте высоко на склоне горы, очертаниями похожей мертвеца в саване, отправляется один из нечестивых древних ритуалов. До слуха доносились все те же древние имена — Миктлантеуктли, Тонатиу-Мецтли, Ктулхутль, Йа-Р'льех и прочие, — но странным казалось то, что они перемежались с английскими словами, причем это была чистая английская речь белого человека, а не ломаный язык местных жителей. Люди бросились вверх по заросшему кустарником склону в направлении звука, когда после непродолжительной паузы вдруг раздался дикий вопль, ужаснее которого никто из них никогда не слышал. Они также почуяли дым и омерзительный едкий запах.