Ужас в музее
Шрифт:
Потом они наткнулись на пещеру — вход ее скрывали плотные заросли мескита, но сейчас оттуда валили клубы зловонного дыма. Пещера была освещена: жуткие алтари и гротескные идолы явились взору в зыбком мерцании свечей, зажженных явно не более получаса назад, а на песчаном полу люди увидели нечто настолько ужасное, что все разом попятились. Там лежал Фелдон, с обгорелой до черной корки головой, сожженной странным устройством, натянутым на нее, — оно представляло собой подобие проволочного шлема, соединенного проводом с разбитым аккумулятором, очевидно, свалившимся на пол с ближайшего алтаря. При виде диковинного аппарата мужчины переглянулись, мгновенно вспомнив про «электрического палача», изобретением которого Фелдон частенько похвалялся, — аппарат, который якобы все отвергали, но упорно пытались украсть и скопировать. Все похищенные бумаги нашлись в открытом саквояже Фелдона, стоявшем поблизости, и часом
Вот и все, что рассказал мне управляющий, но этого оказалось достаточно, чтобы я побледнел и зашатался, шагая вслед за ним мимо дробильни к лачуге, где лежал труп. Ибо я не лишен воображения, и мне стало до жути ясно, с каким чудовищным ночным кошмаром неким сверхъестественным образом совпадает описанная трагедия. Я понял, что мне предстоит увидеть за распахнутой настежь дверью, возле которой толпились любопытные рудокопы, и потому не дрогнул, когда разглядел в темноте громадное тело, вельветовый костюм грубого покроя, до странности изящные руки, клочья обгорелой бороды и саму дьявольскую машину — слегка поврежденный аккумулятор и проволочный шлем, покрытый копотью, выделившейся при сгорании содержимого. Огромный раздутый саквояж не удивил меня, и я исполнился ужаса лишь при виде сложенных листков бумаги, торчавших из левого кармана сюртука, и красноречивой оттопыренности правого кармана. Улучив момент, когда на меня никто не смотрел, я проворно схватил до боли знакомые мне листки и скомкал в ладони, не осмелившись взглянуть на почерк. Сейчас я сожалею, что в приступе безотчетного панического страха сжег их той же ночью, отводя взгляд в сторону. Они стали бы убедительным подтверждением или опровержением неких известных мне фактов — хотя, по правде говоря, я еще мог бы получить необходимое доказательство, справившись про револьвер, впоследствии извлеченный коронером из оттопыренного левого кармана. Но у меня так и не хватило духу спросить про него, поскольку мой собственный револьвер пропал после кошмарной ночи в поезде. Вдобавок мой карманный карандаш носил следы грубой и торопливой заточки ножом, хотя в пятницу вечером я аккуратно очинил его на механической точилке в личном вагоне президента Маккомба.
В конечном счете я отправился домой, по-прежнему пребывая в глубоком недоумении — возможно, к счастью для моего рассудка. Ко времени моего возращения в Кверетаро частный вагон уже отремонтировали, но самое большое облегчение я испытал, когда пересек Рио-Гранде и въехал в Эль-Пасо, на территорию Штатов. В пятницу я уже был в Сан-Франциско, и отложенное бракосочетание состоялось на следующей неделе.
Что же касается событий той ночи… как я уже сказал, я просто не осмеливаюсь строить никаких предположений на сей счет. В любом случае, Фелдон был сумасшедшим и усугубил свое безумие уймой древних ацтекских колдовских знаний, владеть которыми никто не вправе. Он действительно был гениальным изобретателем, и тот аккумулятор наверняка был дельной штуковиной. Позже я узнал, как в свое время от него досадливо отмахивались и пресса, и общественность, и представители власти. Слишком много разочарований не идет на пользу людям определенного склада. В любом случае, имело место некое роковое сочетание ряда неблагоприятных факторов. К слову, Фелдон действительно служил в армии Максимилиана.
Когда я рассказываю свою историю, большинство людей называют меня откровенным лжецом. Другие приписывают все это расстроенной психике — видит бог, тогда я и вправду находился в крайней стадии нервного истощения, — а третьи говорят о своего рода «астральной проекции». Мое страстное желание поймать Фелдона, безусловно, направляло мои мысли к нему, а он, со всеми своими индейскими магическими знаниями, должен был распознать и уловить их раньше кого бы то ни было. Он ли находился в вагоне поезда? Я ли находился в пещере на склоне населенной призраками горы, похожей очертаниями на мертвеца в саване? Что произошло бы со мной, не прибегни я к разного рода отвлекающим маневрам? Честно скажу, я не знаю и не уверен, что хотел бы знать. С тех пор я ни разу не был в Мексике и, как я уже отметил в самом начале, на дух не выношу никаких разговоров о казни электрическим током.
В 1925 году я приехал в Оклахому для сбора фольклорного материала о змеях, а уехал оттуда, полный страха перед змеями, который останется со мной до конца жизни. Я ясно сознаю нелепость своего страха, ибо существуют естественнонаучные объяснения всему мной увиденному и услышанному, но он все равно владеет моей душой. Если бы дело ограничивалось только древней легендой, мне поведанной, я бы не испытал столь сильного потрясения. Будучи этнологом, специализирующимся на культуре американских индейцев, я привык выслушивать разного рода невероятные предания и знаю, что в части диковинных выдумок обыкновенные белые люди дадут сто очков вперед краснокожим. Но я никогда не забуду того, что видел собственными глазами в психиатрической клинике в Гатри.
47
Рассказ написан Лавкрафтом в сентябре 1928 г. по заказу писательницы Зелии Бишоп (1897–1968), которая ограничилась заданием темы и несколькими краткими набросками. В ноябре 1929 г. рассказ был опубликован в журнале «Weird Tales» под именем Бишоп. Аналогичным образом были созданы повести «Курган» и «Волосы Медузы».
В клинику я наведался, так как несколько старейших местных жителей сказали мне, что там я найду нечто важное. Ни индейцы, ни белые не желали обсуждать легенды о змеебоге, интересовавшие меня в первую очередь. Новые поселенцы, прибывшие сюда на волне нефтяного бума, разумеется, ведать не ведали о подобных вещах, а краснокожие и старые первопроходцы заметно пугались, когда я о них заговаривал. О психиатрической клинике упомянули всего шесть-семь человек, причем опасливым шепотом. Они утверждали, что доктор Макнейл может показать мне некий воистину ужасный реликт и внести ясность в занимающие меня вопросы. Он объяснит, почему Йиг — прародитель змей, имеющий получеловеческое обличье, является объектом страха и отвращения в средней Оклахоме и почему старожилов ввергают в дрожь тайные индейские ритуалы, которые отравляют осенние дни и ночи неумолчным зловещим рокотом тамтамов, долетающим из диких пустынных мест.
Ведомый чутьем, точно взявшая след гончая, я отправился в Гатри, ибо уже на протяжении многих лет собирал сведения о развитии культа змей у индейцев. Очевидный подтекст фольклорных сказаний и археологических материалов всегда наводил меня на предположение, что у великого Кетцалькоатля — милостивого змеебога мексиканских племен — есть более древний и грозный прототип, и за последние месяцы я почти доказал это в ходе исследований, охватывавших огромную территорию от Гватемалы до прерий Оклахомы.
Воодушевленный перспективой получить новый и богатый источник информации, я разыскивал главного врача клиники с нескрываемым нетерпением. Доктор Макнейл оказался невысоким гладковыбритым господином почтенного возраста, чьи манеры и речь изобличали в нем широко образованного человека, обладающего немалыми знаниями во многих областях помимо его профессиональной деятельности. Когда я сообщил о цели своего приезда, на серьезном лице доктора отразилось сомнение, которое постепенно сменялось задумчивым выражением по мере того, как он внимательно просматривал мои документы и рекомендательное письмо, любезно составленное одним отставным индейским агентом.
— Стало быть, вы изучаете легенды об Йиге? — многозначительно промолвил он. — Я знаю, что многие оклахомские этнологи пытались связать Йига с Кетцалькоатлем, но думаю, никому из них не удалось столь успешно восстановить промежуточные звенья. Для столь молодого человека, каким вы кажетесь, вы проделали весьма основательную работу и, безусловно, заслужили право получить все сведения, какими мы располагаем. Едва ли старый майор Мур или еще кто-либо рассказал вам, что именно находится у меня в клинике. Они не любят говорить об этом существе, да и я тоже. Участь его воистину трагична и ужасна, но и только. Здесь нет ничего сверхъестественного. Однако с ним связана поразительная история, которую я поведаю вам позже, когда вы все увидите своими глазами, — чертовски прискорбная история, но я не усматриваю в ней никакой мистики. Она просто доказывает, сколь огромную власть имеют суеверия над отдельными людьми. Признаюсь, временами меня самого пробирает дрожь не столько телесная, сколько душевная, но при свете дня я понимаю, что во всем виноваты нервы. Увы, я давно не молод!
Однако перейду к сути дела. Существо, которое здесь содержится, можно назвать жертвой проклятия Йига — физически живой жертвой. Мы не допускаем к нему наших сиделок, хотя большинство знает о нем. Только двум своим старым надежным работникам я разрешаю кормить существо и убирать за ним — раньше их было трое, но старина Стивенс скончался несколько лет назад. Полагаю, в скором времени мне придется приставить к нему новых людей, ибо оно, похоже, не стареет и не меняется, а мы, старики, не будем жить вечно. Возможно, в недалеком будущем сложатся этические нормы, которые позволят нам милосердно избавить беднягу от мук, — трудно сказать.