Ужас. Вдова Далила

Левель Морис

Пауль берег свою ярость и ненависть для женщины, предавшей его.

X

Лину Кольвейт звали Зоннен-Линой, то есть Солнечной Линой, из-за ее необыкновенных рыжих волос. Она была прелестна, но в то же время у нее имелись и недостатки. Высокую, сильную, стройную и широкоплечую Лину природа наделила огромными, хотя и очень красивыми руками и ногами. В выражении ее лица причудливым образом сочетались нежность, холодность, страсть и жестокость. За тонкими бледноватыми губами виднелся ряд мелких белых зубов. Заостренный подбородок выдавал в ней страстную натуру, а ноздри маленького курносого носа начинали раздуваться при малейшем

волнении. Раскосые глаза казались то голубыми, то зелеными, то серыми. Их оттеняли густые черные брови, что является большой редкостью среди рыжеволосых людей.

Зоннен-Лина могла бы играть в салоне Лолы Монтец не последнюю роль. Но у нее был один недостаток: она не умела держать себя в обществе. Лина всегда отдавалась на волю влекущих ее фантазий и приносила свои интересы в жертву прихотям.

Такая женщина, как Лина, не могла не поразить Пауля; она же бросилась в его объятия скорее из любопытства, чем по любви.

Но во всяком случае она ошибалась, если думала, что он когда-нибудь ее отпустит.

До тех пор Лина завязывала лишь поверхностные знакомства. Она хотела веселиться, а для этого нужен был компаньон, без которого ей пришлось бы от многого отказаться. Но как только приятели Лины понимали, для чего они ей нужны, они бросали ее, не довольствуясь навязанной им ролью.

Но атлет Пауль не принадлежал к их числу. Насколько он превосходил других мужчин ростом и массой тела, настолько сильнее были его чувства. Пауль безумно влюбился в Лину и во что бы то ни стало хотел сделать ее своей.

Но Лину, привыкшую к разнообразию, раздражало постоянное присутствие гиганта, так как при нем никто не отваживался подходить к ней. Ее прежние друзья теперь избегали ее и не кланялись, чтобы не возбудить ревности сопровождавшего ее колосса.

Сам же Пауль стал с ней груб. Уже несколько раз он поднимал на Лину свой исполинский кулак. Испуганная и в то же время очарованная этим проявлением силы и мощи, она не могла оторваться от него.

И вот в такую-то минуту она дала согласие стать его женой. Великан завопил от радости и чуть не задушил ее в своих объятиях. Он овладел ею, как добычей, по праву сильного и велел ей стать его женой и прекратить общаться с другими людьми.

Он мог бы этого и не приказывать: с тех пор, как Лина стала жить с гигантом, все отшатнулись от нее. Пауль был слишком компрометирующей личностью. В те времена, правда, он еще не сидел в тюрьме, но все предпосылки для этого были налицо.

Атлет Пауль перестал выступать перед публикой — из ревности. Даже если бы Лина каждый вечер и присутствовала на его представлениях, она наверняка сумела бы возобновить отношения со своими прежними поклонниками. Одна мысль об этом приводила мужа в ярость. Но на что же жить? В Берлине человек необыкновенной силы мог заработать от четырех до пяти марок в день. Ему хватило бы этого, но его жена не хотела довольствоваться этим. И Пауль стал воровать, чтобы удовлетворить капризы своей жены. Он избивал ее до полусмерти, если она в чем-либо отступала от его предписаний, возвращалась слишком поздно домой или останавливалась поболтать с кем-нибудь по дороге, но он не мог отказать ей ни в одной просьбе. Как-то, взломав магазин золотых украшений, атлет попался и тут же разбил череп одному из полицейских. За это он был приговорен к каторжным работам на несколько лет.

Тогда Зоннен-Лина вздохнула полной грудью. С тех пор как за ее мужем закрылись двери тюрьмы, к ней вернулась желанная свобода. Она уже надеялась, что избавилась от Пауля навсегда, но тот, мучимый тоской и ревностью, выломал железные прутья оконной решетки и явился к Лине.

Свободы у нее теперь стало еще меньше, чем прежде. Чтобы избежать преследования полиции, Пауль сбрил бороду, поселился

в квартире своей жены и ни на минуту не расставался с ней. Он не позволял ей выходить из дома под тем предлогом, что не может сопровождать ее из боязни быть пойманным. Так прошло полгода безоблачного для Пауля счастья; Лина же выглядывала из-за занавесок на улицу и сожалела о том, что ни один постовой не догадывался подняться наверх и нанести визит ее мужу. Бедная женщина больше не смела любоваться витринами магазинов, и поэтому ей нечего было желать.

Но однажды она все же заявила о том, что хочет иметь собственную мебель, и атлет поспешил исполнить ее желание. Две ночи он пропадал где-то и, наконец, на третью ограбил дочиста пустовавшую виллу в окрестностях Берлина.

Он даже принес в мешках всю кухонную посуду, чтобы избавить жену от издержек. Хозяин дома тут же обратил на это внимание полиции, и полицейские, все разузнав, арестовали не только атлета, но и Лину.

Если бы судьи присудили супругов к одинаковому наказанию и отправили в одну и ту же тюрьму — атлет был бы самым счастливым человеком на земле, но его как рецидивиста осудили на пятнадцать лет заключения, а ее — на один и послали их в разные тюрьмы.

Когда, отбыв свое наказание, Лина вышла из дверей тюрьмы, на улице ее ждал экипаж, а на козлах восседал вместо кучера Пауль, неделю назад убежавший из тюрьмы, чтобы вместе со своей обожаемой Линой отпраздновать день ее освобождения.

При третьем аресте Пауля дело не обошлось без вмешательства Зоннен-Лины.

Все думали, что Лина боялась вновь быть скомпрометированной и оказаться в тюрьме и потому решила выдать мужа, чтобы этим расположить к себе судей. Но она выдала его затем, чтобы хоть на время избавиться от него, а явилась в полицию, чтобы ее посадили под арест и этим защитили от ярости Пауля. Зоннен-Лина, кроме прелести, обладала еще большой дозой здравого смысла.

Когда Зиг вошел к ней, она сидела на постели и, как ребенок, играла со своими распущенными волосами.

Всякий другой на месте Зига залюбовался бы этой картиной. Но он берег свои восторги для другой особы. Полицейский громко закрыл за собой дверь, а Лина, испуганная его внезапным появлением, быстро откинула волосы назад.

— Ну, дочь моя, — заговорил Зиг отеческим тоном, — вот ты и опять у нас. Смотри, дойдет до того, что тебя отправят в работный дом, — сказал сыщик.

— Пусть отправляют, мне все равно.

— Как, неужели год в тюрьме не напугал тебя?

— Для меня тюрьма — рай, а свобода — ад, — проговорила Лина с энтузиазмом.

— Разве ты была несчастлива на свободе? Твоя семейная жизнь тебе не нравилась?

— Моя семейная жизнь!..

Нельзя передать выражения, с которым она произнесла эти слова. Зиг сразу понял, какие муки испытывала эта женщина, какие страдания перенесла и какая ненависть и злоба должны были кипеть в ее душе.

Лина встала и подошла к сыщику.

— Вы знаете его? — спросила она.

— К счастью, не так хорошо, как ты, но все же знаю.

— А я — я ненавижу его! — воскликнула Лина.

— Это видно! — заметил Зиг вскользь.

Тут она схватила его руки, прижала их к своей груди, чтобы он лучше слышал каждое ее слово, и продолжила:

— Да, я ненавижу его! Я это каждому могу сказать!.. Наконец-то я могу говорить с кем-то другим, а не с ним! Я разорвала цепи, мне не надо больше дрожать перед этим тираном… Ах, если бы вы знали, как этот негодяй меня мучил! Он обращался со мной как с рабой, как с собакой, и так было целых пять лет! Да, пять лет, и из них три года я провела наедине с ним. Что я перенесла за это время!.. Только в тюрьме я была счастлива, только там я могла вздохнуть свободно. А между тем какая я была раньше веселая и беззаботная…