Ужасы льдов и мрака
Шрифт:
А потом я вижу Йозефа Мадзини, который в доме вдовы каменотеса целыми днями бродит меж разбросанного по полу снаряжения, будто в музее, и порой сомневается, защитит ли его все это ото льдов – пуховая одежда, полотняные сапоги, спальный мешок и прочие утеплительные атрибуты. На дворе июльская жара. Он же готовит эшелонированный бросок из лета в холод, сперва самолетом – Копенгаген, Осло, Тромсё, Лонгьир; а из Лонгьира морем на северо-восток, в Ледовитый океан, все дальше, до побережья Земли Франца-Иосифа, ну а лучше всего еще дальше – до Берингова пролива и в Иокогаму.
«Ты сошел с ума», – говорит Анна Корет. Но знает, что это не шутка. Я вижу Мадзини в квартире Анны: он отчаянно старается растолковать, зачем надо ехать на Шпицберген; вечернее общество тоже хочет от него разъяснений, нет-нет, не всерьез, а так. (Итальянец-то говорит не просто на Шпицберген, да и походы по ледникамеще бы куда ни шло, причуда, – но путешествие по следам какого-то парусника, давным-давно затонувшего в Ледовитом океане? Ну кто едет в Арктику лишь затем, чтобы представить себе, что было, что могло бы быть?)
Гости сидят за столом, по-прежнему за столом, но Мадзини уже наедине с Анной; все, что он говорит, адресовано ей. Но после они уже не слушают друг друга, хотя весь вечер продолжают разговаривать, каждый из своих льдов.
ГЛАВА 5
ПЕРВЫЙ ЭКСКУРС. СЕВЕРО-ВОСТОЧНЫЙ ПРОХОД, ИЛИ БЕЛЫЙ ПУТЬ В ИНДИЮ. РЕКОНСТРУКЦИЯ МЕЧТЫ
Северный полюс, уединенная макушка Земли, окружен каменными пирамидами; это знаки, отмечающие точки, до которых сумела добраться неугомонная людская предприимчивость. Прямо над полюсом парит в зените крохотная чайка, его льдины дарят надежный жизненный приют тюленьему племени, что ищет спасенья от гарпунов, – и только для открывателей он по сей день оставался недостижим.
Как всякое развитие лишь исподволь, шаг за шагом, продвигается к все более крупным задачам, так и тусклый рассвет миросотворения распространялся мешкотно, от гомеровского земного диска до страны гипербореев; только спустя тысячелетия жажда знаний превозмогла полярные ужасы, какие, по представлениям арабов, уже в Сибири кишмя кишели. Тысячелетиями мир окрест солнечного Запада был погребен под вымыслами и мифами, которые лишь нравственный пафос древнейших поэтов-философов уберег от наивной тривиальности, присущей всему незрелому.
Ни малейшим ветерком правды не веяло в этом мире, закоснелом в кастовой нетерпимости, ничто не разгоняло обманных призраков палящего зноя, убийственной стужи, низвергающихся в бездну вод, откуда моряку нет возврата, грозных божеств ветра и моря, муравьев, стерегущих золото. Ведь и сама Земля сиротливо покоилась в беспредельном пространстве, держа на столпах своих гор хрустальный купол небес, – но покоилась она неустойчиво, перегруженная в тропиках изобильной растительностью, а на Севере скудная и голая. Эти обстоятельства, обросшие затем религиозными догмами, и обнесли тесный круг научного знания тройным кольцом стен, неприступных на протяжении тысячелетий…
Только когда люди поняли, что Земля имеет форму шара, возникли теоретические основы климатов, очень смутное поначалу представление о поясах, впервые строго научно изложенное Пифеем из Массилии за четыре столетия до P. X. в его учении о Полярном круге. Почти в то же время поход Александра в страну чудес Индию сотворил земной рай торговли и мореплавания, для достижения которого спустя 1800 лет не убоятся даже абсурдного короткого пути – через льды.
Юлиус Пайер
Меж тем как в моем воображении «Адмирал Тегетхоф» проходит под парами первые поля дрейфующих льдов, а Йозеф Мадзини, сидя в самолете Скандинавских авиалиний, видит внизу ослепительно белые облачные громады, я тихонько погружаюсь во тьму времен, скольжу сквозь столетия к истокам грезы. Ведь когда итальянцы-матросы «Тегетхофа» ставят паруса, европейское мореплавание еще не рассталось с одной из самых долгих своих грез – с грезой о том, что где-то у полярного побережья Сибири непременно найдется короткий, окаймленный паковыми льдами путь на северо-восток, в Японию, Китай и Индию, Северо-Восточный проходиз Атлантического океана в Тихий.
Однако к 1872 году в вечных льдах пропали целые флоты, а Северо-Восточный проход так и не был найден. Хронисты заполнили описаниями ледовых катастроф многие фолианты, сообщали о кораблях, что отплыли с товарами на продажу, с подарками, с тяжелыми пушками и рекомендательными письмами к императорам Японии и Китая, но никуда не прибыли и не вернулись. В конце концов хронисты и те уже не знали, сколько моряков погибло в поисках северо-восточной трассы. Тысяча? Тысяча четыреста или больше? Статистика гибелей всегда оставалась противоречивой и неполной – напрасная попытка облечь в цифры ужас и беспощадность этого окутанного мифами пути. (В канцеляриях возникли трудности с классификацией: зверобойный флот, вмерзший в паковые льды и дрейфовавший с ними все дальше и дальше на северо-восток, за сибирский мыс Челюскина, а затем раздавленный ледовым сжатием и затонувший, – считать ли тех, кто погиб и пострадал в такой катастрофе, жертвами Северо-Восточного прохода или же просто жертвами Ледовитого океана?) Корабли тонули. Хронисты писали. Арктике было все равно.
Если кто-то пожелает вникнуть в предысторию северо-восточной грезы, ему придется мысленно уйти даже не в глубь веков, а в глубь тысячелетий, и задолго до начала христианского летосчисления обнаружатся зарисовки холодного моря; он попробует представить себе полярные плавания Пифея из Массилии или Гимилькона [5] Карфагенянина, дубовые драккары викингов и их кормчих – скажем, Бьярни Херьюльфссона и Лейфа Эйрикссона [6] , которые еще на рубеже второго тысячелетия частью под парусами, частью на веслах достигли берегов Северной Америки; вспомнит он и Эйрика Рыжего, господина Гренландии и Исландии, и Отера, обогнувшего мыс Нордкап и по Белому морю доплывшего до страны Биармии, то бишь до Сибири, и Эйрика Кровавую Секиру [7] , и многих других, что ступали на Шпицберген и прочие земли Крайнего Севера задолго до открывателей нового времени… Но я прерву игры фантазии с обращенным вспять временем на той эпохе, когда память о ранних полярных путешествиях была так же забыта, как и космографические знания античности, и наведаюсь в некий кастильский замок. Замок Тордесильяс. На дворе 1494 год. Июнь.
5
Гимилькон (V в. до P. X.) – карфагенский мореплаватель.
6
Бьярни Херьюльфссон (X в.) – исландский мореплаватель, по преданию, ок. 968 г. доплыл до Северной Америки; Лейф Эйрикссон (XI в.) – скандинавский исследователь Северной Америки.
7
Эйрик Рыжий – основатель первого европейского поселения на о. Гренландия; Отер, или Оттар (IX в.) – норвежский хёвдинг, совершавший торговые поездки на восток вплоть до Белого моря; Эйрик Кровавая Секира (X в.) – норвежский конунг.
Летом этого года в Тордесильясе происходит подписание договора между Испанией и Португалией, и родной отец Лукреции и Чезаре Борджа, pontifex maximus [8] Александр VI, поклонник куртизанок и искусств, на вечные временаскрепляет его папской буллой: Новый Свет и все земли оного, уже открытые и еще неведомые, надлежит разделить меж народов Пиренейского полуострова; границу образует меридиан, что в 1200 морских милях к западу от островов Зеленого Мыса от полюса до полюса опоясывает земной шар; земли к востоку от этой линии принадлежат Португалии, к западу же от нее – Испании. Тордесильясский разбойник, который обращается с кругом земным как с выгоном для скотины, отдает в монопольное испано-португальское владение не только новые земли, но и морские пути, в западном направлении ведущие через Атлантику туда, где все драгоценно и воздух насыщен тяжелым ароматом пряностей. Не в последнюю очередь именно приговор Папы Александра Борджа в итоге подогрел алчность обделенных в Тордесильясе англичан и голландцев и толкнул их на поиски обходных путей, северных ледовых трасс. Происходившее в течение многих лет до папского вердикта и в десятилетия после оного едва ли заслуживает особого упоминания.
8
Великий понтифик (лат.).