Ужасы: Последний пир Арлекина (сборник)
Шрифт:
То, что лежало в гробу, не сохранило ни следа красоты, во всяком случае той, которую ценит здравый глаз. Мы с Луи пришли в восторг от полупрозрачной пергаментной кожи, туго натянутой на длинные кости и похожей на слоновую кость. Тонкие хрупкие руки лежали на провалившейся груди. В мягких черных кавернах глаз и в бесцветных прядях волос, уцелевших на тонком белом куполе черепа, для нас была сосредоточена настоящая поэзия смерти.
Луи навел луч фонаря на веревочные жилы шеи. На почерневшей от времени серебряной цепочке мы обнаружили то, что искали. Не грубую восковую куклу и не сухой корень. Мы с Луи переглянулись, растроганные красотой предмета, а потом он, как во
— Как смотрится? — спросил Луи, пока мы одевались.
Я никогда не думал об одежде. Когда мы выбирались из дома, я мог надеть ту же одежду, в которой ходил на ночные кладбищенские раскопки, — черную и безо всяких украшений. На фоне ночи белели только мое лицо и руки. По особо торжественным случаям, вроде нынешнего, я обводил углем глаза. Чернота делала меня почти невидимым: если я шел ссутулившись и уткнув подбородок в грудь, никто, кроме Луи, не мог меня разглядеть.
— Не горбись, Говард! — раздраженно проговорил Луи, когда я, пригнувшись, шмыгнул мимо зеркала. — Обернись и взгляни на меня. Хорош ли я в колдовском уборе?
Луи если и носил черное, то делал это, чтобы выделяться в толпе. В тот вечер он нарядился в облегающие брюки из пурпурного пейслийского шелка и серебристый жакет, переливавшийся на свету. Наш трофей он вынул из коробочки и повесил на шею. Подойдя ближе, чтобы рассмотреть его, я уловил запах Луи — землистый и мясной, как кровь, слишком долго хранившаяся в закупоренной бутыли.
На скульптурной впадине его горла предмет на цепочке приобрел новую странную красоту. Кажется, я забыл описать магический амулет, вудуистский фетиш из взрыхленной могильной земли. Никогда его не забуду! Осколок полированной кости (или зуб — но какой клык мог быть таким длинным и настолько изящно заостренным и все же сохранять сходство с человеческим зубом?), вставленный в узкую медную оправу. В яри-медянке каплей запекшейся крови сверкал единственный рубин. Тонко выгравированный на кости рисунок, проявленный втертой в линии темно-красной субстанцией, изображал сложный «веве» — один из символов, которым вудуисты пробуждают свой пантеон ужасных богов. Кто бы ни был похоронен в той одинокой могиле, он был близко знаком с болотной магией. Каждый крест, каждая петля «веве» были исполнены совершенства. Мне показалось, что предмет сохранил своеобразный аромат могилы, темный дух, похожий на запах прогнившей картошки. У каждой могилы свой особенный запах, как и у каждого живого существа.
— Ты уверен, что стоит его надевать? — спросил я.
— Завтра он отправится в музей, — ответил Луи, — и перед ним будет вечно гореть багровая свеча. Сегодня его сила принадлежит мне!
Ночной клуб располагался в той части города, которая выглядела так, словно ее изнутри выжгло праведным огнем. Улицы освещались лишь случайными отблесками неона откуда-то сверху, вывесками дешевых отелей и круглосуточных баров. Из щелей и лазов между зданиями за нами следили темные глаза, исчезавшие, только когда рука Луи подбиралась к внутреннему карману куртки. В нем он носил маленький стилет, которым пользовался не только для получения удовольствия.
Мы проскользнули в дверь в тупиковой стене и по узкой лестнице спустились в клуб. Свинцовый блеск голубых ламп заливал лестницы, и в их свете лицо Луи за темными очками показалось осунувшимся и мертвенным. Едва мы вошли, в лицо ударили рекламные возгласы, сквозь них слышалась жестокая битва крикливых гитар. Заплаты дрожащего света сменялись темнотой. Граффити покрывали стены и потолок, словно мотки ожившей колючей проволоки. Я разглядел названия групп и скалящиеся черепа, распятия, украшенные осколками стекла, и черные непристойности, извивающиеся при вспышках стробоскопического света.
Луи повел меня за выпивкой к стойке. Я лениво прихлебывал — опьянение от абсента еще не рассеялось. Громкая музыка мешала разговаривать, и я стал рассматривать посетителей. Народ был тихий: неподвижными взглядами пялился на сцену, как одурманенный наркотиками (со многими, без сомнения, так и было; помнится, однажды, придя в клуб после дозы галлюциногенных грибов, я зачарованно следил за тонкими щупальцами, падавшими на сцену от гитарных струн). Большинство были моложе нас с Луи и странно красивы в своих стильных магазинных лохмотьях, в коже и сетках, в дешевой бижутерии, с бледными лицами и крашеными волосами. Может, кого-нибудь из них потом уведем с собой… Мы уже так делали. Луи называл их «восхитительными оборвышами». Краем глаза я поймал особенно красивое лицо — костистое и женственное. Когда я обернулся, лицо исчезло.
Я прошел в туалет. Двое мальчишек стояли у одного писсуара и оживленно болтали. Споласкивая руки под краном, я смотрел на них в зеркало и старался подслушать разговор. Из-за трещины в стекле более высокий паренек казался косоглазым.
— Ее сегодня нашли Каспар с Элисс, — говорил он. — На старом складе у реки. Я слыхал, что у нее кожа была серая, приятель. Будто кто-то высосал почти все мясо.
— Заливай! — процедил второй, почти не двигая обведенными черными губами.
— Ей было всего пятнадцать, знаешь ли, — сказал высокий, застегивая молнию драных джинсов.
— Все равно п…да.
Они отвернулись от писсуара и заговорили о группе «Обряд жертвоприношения». Название было нацарапано на стенах клуба. Выходя, парни глянули в зеркало, и глаза высокого на мгновение встретились с моими. Нос гордого индейского вождя, на веках — черная и серебряная краска. «Луи бы его одобрил», — подумал я. Однако ночь только начиналась, и впереди было много выпивки.
Когда оркестр сделал перерыв, мы снова подошли к стойке. Луи втиснулся радом с худым темноволосым парнем, голым по пояс, если не считать рваной полоски кружев, повязанной на горло. Когда он обернулся, я узнал замеченное прежде резкое лицо андрогина. В его красоте было нечто роковое, но скрытое покровом изящества — так флер святости скрывает безумие. Острые скулы вот-вот вспорют кожу, глаза — лихорадочные озерца тьмы.
— Мне нравится твой амулет, — обратился он к Луи. — Он очень необычный.
— Дома у меня еще такой есть, — ответил Луи.
— Правда? Я бы хотел посмотреть оба. — Парень помолчал, дав Луи заказать нам по водочному коктейлю, затем добавил: — Я думал, такой лишь один.
Спина Луи выпрямилась, словно кто-то туго натянул нить бусин. Я знал, что зрачки за его очками превратились в булавочные головки. Но в его голосе не было предательской дрожи, когда он сказал:
— Что ты об этом знаешь?
Парень пожал плечами. В движении костлявых плеч было безразличие и убийственная грация.
— Это из вуду, — ответил он. — Я знаю, что такое вуду. А ты?
Намек был прозрачным, но Луи чуть ощерил зубы — это могло сойти за улыбку.
— Я «на ты» с любой магией, — заявил он. — По меньшей мере…
Парень придвинулся к Луи, почти прикасаясь бедрами, и двумя пальцами поднял амулет. Мне почудилось, что длинный ноготь скользнул по горлу Луи, но точно не скажу.
— Я мог бы рассказать тебе о значении этого «веве», — предложил он. — Если ты уверен, что хочешь знать.