Ужин

Мы решили встретиться в ресторане. Не буду уточнять в каком, дабы не возбуждать праздное любопытство зевак. Серж забронировал столик. Он всегда все бронирует. В ресторане

такого пошиба столик обычно резервируют заранее — месяца за три, или шесть, или восемь, — я сбился со счета. Лично я не имею привычки планировать свой ужин на три месяца вперед, но, очевидно, есть люди, для которых это в порядке вещей. Когда через несколько столетий историки захотят выяснить степень недоразвитости человечества в начале двадцать первого века, им достаточно будет заглянуть в компьютеры так называемых лучших ресторанов. Там хранятся все эти данные. Если в прошлый раз некий господин Л. готов был прождать три месяца, чтобы заполучить столик у окна, то теперь он согласится, пусть и с пятимесячным ожиданием, даже на столик у туалетной двери, — в ресторанах это называется «учетом сведений о клиентах».

Серж никогда не бронирует места за три месяца вперед. Он делает это непосредственно в день ужина, для него это своего рода спорт. Есть рестораны, которые всегда оставляют свободный столик для таких, как Серж Ломан. Этот ресторан не исключение. Интересно, есть ли во всей стране хоть одно заведение, сотрудников которого фамилия Ломан не приводит в экстаз. Само собой, он никогда не звонит лично, а поручает заказ своей секретарше или одному из подчиненных. «Не волнуйся, — сказал он мне по телефону пару дней назад. — Меня там знают. Все будет в ажуре». Я лишь спросил, следует ли нам созвониться и обсудить альтернативный вариант, в случае если ресторан будет забит до отказа. В ответ прозвучало что-то невнятно сочувственное — я прямо видел, как он покачивает головой. Спорт.

Сегодня я не хотел только одного — лицезреть, как владелец ресторана или дежурный метрдотель приветствует Сержа Ломана будто старого знакомого; как официантки провожают его к лучшему столику с видом на сад и как Серж ломает комедию, что его, дескать, не трогают все эти почести, что в глубине души он самый что ни на есть обычный парень и ему гораздо уютнее среди таких же простых людей.

Поэтому я договорился встретиться с ним уже в самом ресторане, а не в кафе на углу, как предложил он. Это кафе посещают в основном простые люди. Я представил себе, как Серж Ломан заходит туда как самый обычный парень, с ухмылкой, призывающей всех как ни в чем не бывало продолжать беседу и не обращать на него внимания. Быть зрителем этой сцены у меня сегодня тоже не было ни малейшего желания.

Поскольку ресторан находится всего в нескольких кварталах от нашего дома, мы решили прогуляться пешком, заглянув по дороге в кафе, в котором я отказался встретиться с Сержем. Я обнял жену за талию, а ее рука забралась мне под пиджак. На фасаде теплым светом горела красно-белая реклама марки пива, которое подается в этом кафе.

— Мы слишком рано, — сказал я. — Точнее, мы неприлично вовремя.

Мою жену (больше не буду ее так называть) зовут Клэр. Родители окрестили ее Мари Клэр, но Клэр не хотела носить имя женского журнала. Иногда я зову ее Мари, чтобы поддразнить. И лишь изредка пользуюсь выражением «моя жена», исключительно в деловых разговорах: «Моя жена не может сейчас подойти к телефону» или «Моя жена уверена, что забронировала номер с видом на море».

В такие вечера, как сегодня, Клэр и я наслаждаемся редкими минутами, которые можем провести вдвоем. Такое чувство, что у нас все еще впереди, что встреча в ресторане — досадная ошибка и что вечер только для нас двоих. Если бы меня попросили описать счастье, то я бы сказал: счастье самодостаточно и не нуждается в свидетелях. «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему», — гласит первая фраза романа Толстого «Анна Каренина». От себя я бы еще добавил, что несчастливым семьям, и прежде всего несчастливым супругам в этих семьях, ни за что не справиться с несчастьем в одиночку. Несчастью всегда нужна компания. Несчастье не переносит молчания, особенно неловкого молчания вдвоем.

Получив наше пиво, мы с Клэр улыбнулись друг другу, осознавая, что это лучший момент сегодняшнего вечера, который нам предстоит провести в обществе супругов Ломан, и что начиная с этого мгновения все покатится под гору.

Я вообще не хотел идти в ресторан. Я не любитель ресторанов. Ожидание скорой встречи — это преддверие ада, сама встреча — ад. Все начинается уже с утра перед зеркалом: что надеть, бриться — не бриться. Ведь любой наряд есть некое заявление, будь то рваные джинсы в пятнах или наглаженная рубашка. Однодневная щетина свидетельствует о твоей лени; двухдневная неизбежно наводит на подозрения о смене имиджа; щетина трехдневной и более давности сообщает, что всего лишь шаг отделяет тебя от полной деградации. «С тобой все в порядке? Ты не заболел?» Как ни крути, ты не свободен в своем выборе. Ты бреешься, но ты не свободен. Гладко выбритое лицо — это тоже заявление. Эта встреча для тебя так важна, что ты потрудился побриться, думают окружающие. Побрившись, ты уже, по сути, проиграл со счетом 0:1.

И потом еще Клэр со своими постоянными напоминаниями, как он важен, нынешний вечер. Клэр умнее меня. Я говорю так не из дурацких феминистских соображений, не ради того, чтобы польстить женщинам. Ведь я не утверждаю, что женщины в целом умнее мужчин. Или утонченнее, чутче. Что живут они более полноценной жизнью. Я не болтаю подобного вздора, который на поверку чаще разносят так называемые сентиментальные мужчины, нежели сами женщины.

Клэр просто умнее меня, и я не отрицаю, что мне понадобилось какое-то время, чтобы это признать. В первые годы наших отношений я считал ее смышленой, только и всего, — ровно настолько, насколько это полагается женщине. Ведь с какой-нибудь тупицей я не выдержал бы и месяца. А с Клэр выдержал гораздо дольше. Почти двадцать лет.

Ладно, в общем Клэр умнее меня, но в такие вечера, как сегодняшний, она неизменно нуждается в моем совете: что ей надеть, какие серьги выбрать, как уложить волосы. Серьги для женщины примерно то же самое, что для мужчины бритье: чем торжественней вечер, тем внушительней серьги. У Клэр есть серьги на все случаи жизни. Некоторые скажут, неуверенность в выборе одежде — отнюдь не признак интеллекта. Но я другого мнения. Как раз глупая женщина считает, что разбирается во всем лучше других. «Что мужики в этом понимают?» — думает глупая женщина и в результате делает неверный выбор.

Я пытаюсь представить себе, как Бабетта спрашивает Сержа Ломана, идет ли ей это платье. Не длинновато ли? А туфли с ним сочетаются? Каблук не слишком низкий? Или, наоборот, не чересчур ли высокий?

И здесь возникший передо мной четкий образ начинает расплываться. «Нет, — так и слышу я голос Сержа. — Нормально». Он слушает ее вполуха, ему неинтересно, и, кроме того, даже если его жена наденет не то платье, все мужчины неминуемо свернут себе шеи, когда она будет проходить мимо. Ей все к лицу. Что она там ноет?

Кафе, куда мы забрели, не было модным. Сюда не захаживали гламурные персонажи. «Не крутое», сказал бы Мишел. Здесь преобладали простые смертные разных возрастов, самые обыкновенные люди. Все кафе должны быть такими.

Народу было много. Мы стояли вплотную друг к другу возле двери в мужской туалет. В одной руке Клэр держала пиво, а пальцами другой легонько сжимала мое запястье.

— Не знаю, — сказала она, — но в последнее время Мишел ведет себя как-то странно. Даже не странно, но не так, как всегда. Отчужденно. Ты не заметил?