Узник опала
Шрифт:
Слушателям следовало отметить в повествовании Джойс Уиппл две важные детали. Во-первых, она отвечала за раздел алфавита с буквы М по букву О включительно и, следовательно, обладала определенными знаниями о предметах и явлениях, начинающихся с этих букв. Во-вторых, профессор Генри Бруэр из фармакологической лаборатории в Лидсе прибыл в Вашингтон в период работы Джойс в библиотеке для участия в международной комиссии по пресечению торговли опиумом. Обязанности часто приводили его в библиотеку и, так как сферой его интересов был опиум, в отдел, обслуживаемый Джойс Уиппл. Они стали друзьями, и Бруэр перед отбытием предложил Джойс и ее сестре воспользоваться его услугами, если они когда-нибудь окажутся в Англии.
– Вскоре после отъезда профессора Бруэра, – продолжала Джойс, – на нашем маленьком земельном участке обнаружили нефть и пробурили скважину. Мы с сестрой стали не то чтобы богатыми в современном смысле этого слова, но хорошо обеспеченными, поэтому решили посмотреть мир, уволились с работы и отплыли в Европу. Но год назад скважина иссякла. Моя сестра собиралась выйти замуж и вернуться в Штаты, а я еще не решила, что мне делать. Нашим первоначальным планом было провести два года по эту сторону Атлантики, и у меня оставалось достаточно денег, чтобы завершить эту программу. Конечно, будь я хорошей девочкой, – засмеялась она, – то вернулась бы с сестрой и сберегла оставшиеся деньги. Но мне хотелось получить свою порцию развлечений, пока я молода и могу ими наслаждаться. Этим летом я намеревалась вернуться в Америку и снова занять свое место в библиотеке. Вот что я имела в виду, говоря мистеру Рикардо, что Золушке следует быть дома к полуночи. Полночь для меня уже наступала. Но я все сильнее беспокоилась о Дайане и получила в Вашингтоне разрешение задержаться еще на месяц.
Джойс вздрогнула, вспоминая страшные дни этого месяца, потом посмотрела на Брайса Картера и улыбнулась.
– Да, – глубокомысленно промолвил мистер Рикардо. – Это истинная правда. Самый темный час наступает перед рассветом.
Брайс Картер уставился на него, думая, что его подвел слух. Но он ошибся. Мистер Рикардо сидел, благодушно улыбаясь. Он таким образом интерпретировал одной краткой фразой дрожь и улыбку Джойс. Оставшуюся часть вечера Брайс Картер время от времени посматривал на своего соотечественника в надежде на очередную сентенцию подобного рода.
– Я прибыла в Шато-Сювлак за две недели до вас, пригласив сама себя телеграммой, – снова заговорила Джойс Уиппл. – Когда Жюль Амаде проводил меня на террасу, я обнаружила там, помимо Дайаны, Эвелин Девениш, мосье де Мирандоля и Робина Уэбстера, собравшихся за чаем. Через несколько минут стало очевидно, что они намерены просветить меня насквозь. Я имею в виду, подвергнуть проверке, – объяснила она Ано.
– «Просветить насквозь» звучит лучше, – отозвался детектив. – Эта фраза модна в высшем обществе Нью-Йорка, в Бауэри, [77] не так ли? Отлично, я ею воспользуюсь.
77
Бауэри – один из беднейших районов Нью-Йорка
За последнюю пару недель Брайс Картер и Джойс Уиппл достаточно вращались в компании Ано, чтобы в благодарном молчании принимать обещание использовать идиомы и не вдаваться в дискуссии о местопребывании нью-йоркского высшего общества.
– Возможно, будет лучше позволить Джойс продолжать свою историю, не прерывая ее, – холодно предложил мистер Рикардо, и Ано послушно склонил голову.
– В будущем я постараюсь не трепать языком почем зря, – ответил он фразой, явно почерпнутой из очередной беседы с шофером своего друга.
– И хорошо сделаете, – сказал Рикардо. – Продолжайте, Джойс.
– Мне было не по себе. Дайана нервничала, то и дело погружаясь в свои мысли. Я стала для нее посторонней. Эвелин и мосье де Мирандоль сразу почувствовали ко мне неприязнь. С другой стороны, Робин Уэбстер оказывал мне все большее внимание. К несчастью, он сразу положил на меня глаз. – Ано с трудом сдержался под ледяным взглядом мистера Рикардо. – Вечером два молодых человека, живущие по соседству, обедали в шато, а потом мы танцевали на террасе под граммофон до одиннадцати. Робин Уэбстер все время приглашал меня, хотя мне этого не хотелось. Танцевал он превосходно, но я видела, с какой злобой смотрит на меня Эвелин Девениш. Однажды, стоя близко к Робину Уэбстеру, она резко отказалась от приглашения на танец и сказала, повысив голос, чтобы Робин ее слышал: «Жарко. Я прогуляюсь к реке». Она спустилась по ступенькам, немного подождала внизу, не оборачиваясь, а потом в одиночестве побрела через лужайку. Робин Уэбстер не обратил на нее внимания. Дайана вышла в библиотеку поставить новую пластинку. «Вы должны оставить меня в покое, – сказала я Робину. – Я не хочу причинять никаких неприятностей. Пожалуйста, идите!» И я кивнула в ту сторону, где мелькало белое платье Эвелин. Уэбстер проследил за моим взглядом. Я никогда не видела ни на чьем лице такого презрения, какое появилось на его лице в этот момент. «Она не знает разницы между хозяйкой мужчины и любовницей мужчины и должна ее усвоить», – сказал он. Я отшатнулась, и его поведение сразу же изменилось. «Вы считаете меня отвратительным, – жалобно произнес он. – Какой ужас! Меньше всего на свете я хотел бы вызывать у вас отвращение!» Его глаза скользнули по мне с головы до ног, словно составляя опись меня и моей одежды. «Скажите только слово, – добавил Робин с неожиданной страстью, – и я уступлю другому этот танец и последую за Эвелин».
Но я не собиралась попадаться в ловушку. Если бы я сказала ему это, то… как бы лучше выразиться?., установила бы между нами какие-то отношения и даже стала в какой-то мере ему обязанной. Он мог бы заявить: «Когда вы велели мне пожертвовать собой, я подчинился. А теперь, когда я прошу о мелочи, вы мне отказываете». Поэтому я быстро ответила: «У меня нет ни малейшего желания вмешиваться, а вы и так слишком часто со мной танцевали. Терпеть не могу бросаться в глаза. Доброй ночи!»
Я подошла к Дайане и сказала ей, что устала и хочу лечь. Несколько секунд она недоуменно смотрела на меня, словно не понимая, кто я и откуда взялась. Потом ее лицо прояснилась, и она ответила: «Я поднимусь с тобой, Джойс, и посмотрю, есть ли у тебя все необходимое. Очень рада, что ты смогла выкроить время и навестить меня здесь».
Дайана взяла меня под руку, а Робин Уэбстер, стоящий рядом и, несомненно, опасающийся, что я его выдам, обратился ко мне слащавым голосом опереточного любовника: «Но ведь вы вернетесь? Я буду ждать вас здесь. Это чудесный вальс. Штраус написал его для вас и меня!»
Проводив меня в мою комнату, Дайана окинула ее беглым взглядом, сказала: «Да, я вижу, что у тебя все есть», и в следующую минуту побежала вниз.
Я действительно устала и, будучи здоровой девушкой, должна была бы сразу же заснуть и проснуться только утром, когда Марианна принесет мне кофе. Но я прибыла в Шато-Сювлак с определенной целью, и то, что я увидела вечером, не принесло мне облегчения – напротив. Дайана была не похожа на себя, мосье де Мирандоль не вызывал симпатии, а Робин Уэбстер был просто невыносим. У меня создалось впечатление, что против Дайаны что-то планировалось и мое присутствие мешало этому плану.
Очевидно, я заснула, размышляя об этих проблемах, но спала так беспокойно, что меня разбудило бормотанье голосов под окном. Луна уже взошла, и в комнате было так светло, что я могла посмотреть на часы, не зажигая ночник. Было начало первого. Граммофон уже выключили, и я не слышала никаких звуков, кроме шепота и бормотанья на террасе, причем, если кто-то чуть повышал голос, тут же раздавалось: «Ш-ш!» Потом я услышала свое имя.
«Она пробудет здесь две недели и прямо отсюда отправится в Америку».
Я не могла не узнать высокий тонкий голос мосье де Мирандоля, как и четкое произношение Робина Уэбстера, который ответил: «Ее уберут с пути. Дайана специально поместила ее в комнату наверху». И сразу же послышалось очередное «ш-ш!».
Я села в кровати. Уберут с пути? С какого именно? Я напрягла слух, но голоса звучали тихо, и, кроме «ш-ш!», я ничего не могла разобрать.
Больше я не могла этого выносить. Не думая о хороших манерах, я соскользнула с кровати, подползла на четвереньках к окну, осторожно приподняла голову и посмотрела вниз. На краю террасы, не совсем под моим окном, а чуть правее, напротив окна гостиной, стояли в лунном свете три человека – мосье де Мирандоль, Робин Уэбстер и Эвелин Девениш. Хотя граммофон уже смолк, в гостиной еще горел свет, и Эвелин внимательно наблюдала за ее открытой дверью. Она стояла спиной к саду и время от времени издавала предупреждающее шипение. К счастью, мое окно ее не интересовало. В гостиной время от времени кто-то подходил к стеклянной двери, а я, несомненно, считалась крепко спящей.