Узник
Шрифт:
Было девять часов солнечного утра, и я стояла на старом кладбище, которое располагалось примерно в двухстах метрах к югу от нашего дома. Слушая переливы птичьих голосов в лесу, на краю которого разместилась свежая могила, я думала о том, что благодаря отсутствию соседей с южной стороны, из окна комнаты умершей можно будет видеть её надгробие.
Кладбище было заброшено – на нем давно не хоронили местных жителей. Беспризорные и искаженные временем надгробия сильно обветшали. От дождей и ветра их защищали лишь многослойные покрытия мха и опавших листьев. Я никогда не приходила сюда, хотя мой дом находился в непосредственной близости от этого места, поэтому изучить резные надписи на древних надгробиях мне еще только предстояло – я собиралась часто посещать могилу умершей, чего, очевидно, не думала делать её дочь. Осмотревшись, я насчитала около двадцати могил, не учитывая тех, которые остались
В детстве моя опекунша запрещала ходить на это кладбище, что было вполне логично – мне и самой не хотелось гулять в подобном месте. Хоть кладбище и не было ограждено никаким, даже анахроническим забором, я всегда неосознанно обходила его стороной. И не только я. Ни разу за всю свою жизнь в этом городе я не увидела ни единой живой души, посетившей хотя бы единожды одну из могил.
Возвратившись домой, я застала пожилую чету ожидающей меня на пороге. Их ровная осанка была настолько идеальна, что казалась даже неестественной. Только сейчас, подходя к дому и смотря на этих людей, я поняла, что всё в них какое-то искусственное, будто они были выплавлены из пластмасса. Если раньше я не до конца понимала, что именно меня в них отталкивает, то сейчас, осознав, что причиной является их искусственность, мне стало откровенно не по себе. Поэтому, когда я узнала, что они собираются уехать прямо сейчас, я с облегчением выдохнула, так как понимала, что еще одна ночь под одной крышей с неприятной для меня парой далась бы мне с большим трудом. Однако я всё же удивилась, хотя и не подала вид, тому, что они уезжают так быстро – до этого мне почему-то казалось, что эта странная чета пробудет в городе минимум еще одну ночь.
Когда я сказала о том, что в этом году я не собираюсь поступать в университет и остаюсь в городе, мне на мгновение показалось, что на лицах пожилых людей появилось облегчение. Позже, в разговоре, в котором участвовала только я и Элизабет, выяснилось, что дом, который, как я думала, что она захочет продать, двоюродная сестра решила оставить мне. Я смогла объяснить это себе только тем, что пара достаточно обеспечена и не нуждается в тех копейках, которых стоил этот ветхий сарай. Да и кто захочет покупать трухлявый дом на краю забытого всеми хутора? Так пара избавилась от лишних хлопот, связанных с этим городом, в то же время сделав мне большую услугу, позволяя бесплатно продолжать жить в никому не нужном, кроме меня, жилище.
Закрыв за собой дверь, я еще с минуту наблюдала через витражные окна прихожей, как два серебристых рено уезжают в неизвестном мне направлении. Прошедшие сутки и вправду стали для меня тем самым разрушительным вихрем, после которого нужно заново учиться жить. Еще вчера я надеялась на то, что смогу приезжать сюда на каникулы, проводить здесь каждое лето и наслаждаться тополиным пухом, и вчера же я потеряла последнюю нить, которая могла бы оправдать моё возвращение в этот город. Закопав эту нить в двухстах метрах от дома, я окончательно решила остаться в этом городе, чтобы больше не искать причин для своего возвращения сюда. Не то чтобы я была привязана к городу – я просто любила местность, в которой он располагался. Вековой лес, крутые овраги, извивающиеся реки, глубокие озёра, мощные ливни, густые туманы, золотые рассветы, алые закаты – я хотела прожить среди всего этого всю свою жизнь, даже если в её конце меня похоронит неизвестный мне человек, на давно заброшенном родовом кладбище.
VI
Двадцать девятое сентября. Я проснулась в девять утра, когда солнце за окном уже прогнало с газона отбрасываемую домом тень. Прошло почти три месяца с того дня, когда я окончательно решила остаться в этом городе, в этом доме, в этой комнате. Первые две недели я целиком провела в лесу, возвращаясь домой только на ночь. Лето и весь сентябрь выдались на редкость солнечными – редкие грибные дожди быстро заканчивались, что позволяло мне полностью отдаться природе, не испытывая дискомфорта.
Возможно, я провела бы в полном уединении еще много дней, если бы однажды не наткнулась на пустоту в холодильнике. Последние запасы в виде консервов и сухарей закончились.
Однажды, пересчитав деньги на продукты, которые всегда лежали в жестяной банке на кухне, я отправилась в город, чтобы вновь забить холодильник до отвала и днями пропадать в лесу. Собирая осенние, лесные ягоды, дикие яблоки и беря с собой рюкзак со скромными закусками, я никогда не оставалась голодна. Приходя домой, я обжаривала найденные днем грибы, которыми в это время года был полон лес. В этом году в лесу грибов было так много, что я просто проходила мимо грибниц, не желая перегружать свой рюкзак.
Уже возвращаясь домой из супермаркета, я встретила мальчишку-почтальона, который этим летом прибежал к моему крыльцу, чтобы сообщить о фатальном обмороке моей тётки. Он также ходил за покупками и, заметив меня, предложил погрузить мои сумки в корзину, которая располагалась на руле его велосипеда. Я приняла предложение с условием, что велосипед буду катить сама.
Разместив пакеты с покупками равномерно по всему велосипеду – все наши запасы не вместились в одну корзину – мы отправились в сторону нашей улицы. Мальчик рассказывал о школе и о престарелой матери, заболевшей еще весной, но уже идущей на поправку, за которой он всё это время присматривал, когда я вдруг услышала странное скуление. Остановившись, я начала прислушиваться, и мальчишка замер вместе со мной. Возле забора старого здания бывшего магазина завывал мокрый, рыжий, с белой грудкой и лапками, кот. По его жалкому виду было заметно, что он беспризорный – тощий как доска, он застрял правой лапой в искореженной консервной банке и не мог из нее выбраться, из-за чего насквозь промок под недавно прошедшим грибным дождём. Я высвободила бедное животное, забрала его с собой и в этот же день отправилась к ветеринару. Рана кота оказалась незначительной, и я узнала, что спасла годовалую особь мужского пола породы Рагамаффин, которая в дословном переводе весьма символично звучит как «оборванец». Думаю, не стоит обсуждать мою фантазию, ведь кличка кота сама вертелась на языке – я назвала его Маффин и окончательно решила оставить его себе.
Появившееся рядом живое существо вначале внесло некое разнообразие в мою жизнь отшельника, но вскоре всё снова встало на свои места – я пропадала в лесу, а кот опять был предоставлен самому себе. Мы встречались только вечером на пороге дома и утром на кухне. Откормленный, вымытый, вычесанный, пушистый, с красующимся на шее тонким ошейником от блох, он оказался очень внушительным. Спустя месяц со дня нашей встречи, он выглядел по-настоящему царственно. В голове не укладывалось, как такой породистый, красивый кот вдруг стал никому не нужным и оказался на задворках всеми забытого городка. Не смотря на особенности своей породы, Маффин всё же стал замечательным охотником на мышей, которые начали заводиться в полупустом доме. Возможно, именно благодаря вовремя развившимся охотничьим инстинктам, он и смог выжить до встречи со мной.
Однажды ночью, в начале августа, я проснулась от света фар грузовой машины, случайно проникнувших в гостиную и скользнувших по моему лицу. Я подошла к окну и начала наблюдать за тем, как в заброшенный дом через дорогу, который находился напротив дома моей старухи-соседки справа, начали вносить мебель. Всю ночь возле моих окон шумели и проезжали какие-то машины, не давая мне нормально выспаться, и уже утром я узнала, что дом, который походил скорее на разваливающийся курятник, нежели на семейный очаг, купила весьма необычная семья. Моими соседями оказались очень общительные люди, которые, как оказалось, предпочитали знакомиться с утра пораньше.
Обычно я просыпалась в шесть часов и уже в половину седьмого выходила из дома, чтобы в очередной раз пропасть в лесу, но из-за шумной ночи я проспала на час дольше. Выйдя на крыльцо в восемь часов с твердым намерением закрыть входную дверь и отправиться по протоптанной тропинке за дом, я увидела входящих в мой двор людей разного возраста, биографию которых, в течение следующих двух часов, мне пришлось узнать в мельчайших подробностях.
Семидесятилетняя Лидия была бывшей стюардессой. Больше сорока лет назад она вышла замуж за человека, который был родом из этого города. Именно поэтому, узнав о своей болезни, она решила приехать на родину покойного мужа, чтобы на природе лечение пошло лучше. Её тридцатисемилетний сын Энтони был египтологом, но переехав, для того, чтобы присматривать за старой матерью, смог получить лишь место охранника в детском саду. Тридцати шести летняя невестка старушки, жена Энтони – Мэнди, смогла выбить место флориста. Еще женщину сопровождал внук от старшего сына, погибшего в авиакатастрофе десять лет назад, двадцатипятилетний Макс, на тот момент еще не нашедший места работы, но уже спустя три дня устроившийся барменом в одном из двух частных заведений.