Узники Бастилии
Шрифт:
Герцог Бофор был внуком Генриха IV и его любовницы Габриэли д'Эстре. Атлетическое телосложение, выразительные черты лица, неумеренная жестикуляция, привычка подбочениваться, усы, всегда закрученные вверх, – все это придавало ему весьма вызывающий вид. Он не получил никакого образования, был полным невеждой во всех науках, в том числе и в науке светской жизни. Двор смеялся над грубостью его манер и языка, зато армия боготворила его за отчаянную храбрость.
С началом Фронды он бросился в нее очертя голову, но играл в ее событиях довольно жалкую роль, потому что сам не знал хорошенько, за какое дело он, собственно, стоял. Он чрезвычайно нравился простонародью развязностью поведения и солдатской речью, за что заслужил прозвище «король рынков». С воцарением Людовика XIV Бофор
В 1669 году его назначили главнокомандующим экспедиционным корпусом, посланным к берегам Кандии, чтобы очистить этот остров от турок. Двадцать два военных линейных корабля и три галиота везли семитысячный десант – цвет французского дворянства. В некотором роде кандийскую экспедицию можно назвать новым крестовым походом.
Кандией когда-то владели венецианцы. К моменту описываемых событий в их руках оставался только крупнейший город острова, который они обороняли против численно превосходившего врага ценой неимоверных усилий. Один бастион был уже взят турками, и горожане со дня на день ожидали падения города и неминуемой резни.
В ночь на 25 июня подошедшая накануне французская эскадра высадила на острове десант; Бофор лично командовал одним из отрядов. Турки не выдержали натиска и обратились в бегство. Но в этот миг, когда солдаты Бофора уже предвкушали полную победу, взорвался пороховой склад с 25 тысячами фунтов пороха, уничтожив на месте целый батальон французов. Чудовищный взрыв произвел настоящую панику в их рядах, солдатам почудилось, что весь турецкий лагерь минирован. В одну минуту роли переменились: теперь французы сломя голову мчались к берегу, к своим лодкам, а воспрянувшие духом турки наседали на них, не давая опомниться.
О Бофоре во время бегства все как-то забыли; некоторые из беглецов потом смутно припоминали, что герцог, верхом на раненой лошади, вроде бы пытался собрать вокруг себя храбрецов, чтобы отразить вместе с ними турецкий натиск. Когда паника улеглась, Бофора хватились, но оказалось, что его нет ни среди спасшихся, ни среди убитых, ни среди раненых, ни среди пленных… Главнокомандующий бесследно исчез.
Вышеназванные авторы – сторонники отождествления герцога Бофора с Железной Маской – настаивали на том, что его похитил во время всеобщей паники Молеврье, брат Кольбера, враждовавшего с герцогом. Но опубликованная переписка Молеврье с братом опровергла этот довод. В первом же письме, отправленном в Версаль после неудачного десанта, Молеврье пишет: «Ничего не может быть плачевнее несчастной судьбы адмирала (Бофора. – С. Д.). Будучи обязан в продолжение всего нападения бросаться в разные стороны, чтобы собрать все, что оставалось из наших войск, я положительно у всех спрашивал о Бофоре, и никто ничего не мог мне сказать». Да и возраст Бофора (он родился в 1616 году) плохо соответствует возрасту Железной Маски (Вольтер говорил, что слышал «от Марсолана, зятя бастильского аптекаря, что последний, за некоторое время до смерти замаскированного узника, слышал от него, что ему было около шестидесяти лет»).
Исследователи тайны Железной Маски, конечно, не могли пройти мимо удивительной судьбы суперинтенданта Фуке.
«Фуке, содержавшийся в Пиньероле, – пишет Поль Лакруа, – внушал еще ненависть Кольберу и постоянный страх Людовику XIV: можно сказать, что он обладал какой-нибудь важной тайной, открытие которой могло быть гибельно для государства или, по крайней мере, оскорбить гордость короля».
Предположение о некой тайне, забота о сохранении которой заставила короля надеть на Фуке маску и затем перевести в Бастилию, само собой отпадает, когда начинаешь знакомиться с тюремным режимом Фуке в Пиньероле. Как помнит читатель, содержание суперинтенданта постепенно смягчалось: ему разрешили переписываться и встречаться с родственниками, он имел возможность гулять вместе с Лозеном; кроме того, до 1679 года, когда в Пиньероле появилась Железная Маска, у него сменилось трое слуг. Все это плохо вяжется с якобы имевшимся у короля желанием изолировать Фуке, чтобы не допустить разглашения важных сведений.
Чтобы опровергнуть официальную дату смерти Фуке (1680 год), ссылались на следующее место из мемуаров Сен-Симона: «Никола Фуке, известный своими несчастьями, пробыв восемь лет суперинтендантом финансов, заплатил тридцатью четырьмя годами тюрьмы в Пиньероле за несколько миллионов, которые были взяты кардиналом… Он умер в Пиньероле в 1680 году, семидесяти пяти лет от роду, целиком занятый в течение долгих лет спасением своей души».
Как видим, Сен-Симон называет ту же самую дату смерти Фуке, но при этом допускает загадочные неточности. Он говорит, что Фуке пробыл в заточении 34 года – тогда его смерть должна была произойти в 1695 году! Если же он умер в 1680 году, то ему должно было быть 65 лет, а не 75, как утверждает Сен-Симон. Впрочем, в обоих случаях нет соответствия возрасту и дате смерти Железной Маски. Что бы ни имел ввиду Сен-Симон, прозрачно намекая на существование каких-то тайн в судьбе Фуке, нет никаких серьезных оснований ставить под сомнение его смерть в 1680 году или подозревать, что вместо него был похоронен кто-то другой. Известно, что Фуке умер на руках сына и в присутствии дочери; кроме того, имеется письменное распоряжение Людовика Сен-Марсу «выдать тело Фуке его семейству, чтобы они перевезли его куда угодно».
Писатель Толе прочитал в мемуарах маркиза Боннака, французского посланника в Константинополе (начало XVIII века), о том, что патриарха Аведика сослали на острова Святой Маргариты, а оттуда перевели в Бастилию, где он и умер.
«По прочтении этого места, – пишет Толе, – мне тотчас пришло на ум, что личность эта с большой долей вероятности может быть Железной Маской. Убеждаясь потом более и более в этом предположении посредством множества фактов, возникавших в моей памяти по мере того, как я читал дальше, я сказал с новой уверенностью: «Да, это он самый! Вот Железная Маска!»
Действительно, это предположение удачно объясняло молчаливость узника в маске и необходимость скрывать его от посторонних глаз. Но историки, детально проследившие крестный путь армянского патриарха, не обнаружили никаких следов его пребывания на островах Святой Маргариты, а сопоставление дат жизни и смерти Аведика и Железной Маски, подтвержденных письменными источниками, полностью опровергает версию Толе, который в конце концов признал свою ошибку.
Совершенно невозможно хотя бы кратко остановиться на всех версиях, объясняющих личность и преступление Железной Маски. Добавлю еще, что в нем видели незаконнорожденного сына Кромвеля; Марии Луизы Орлеанской, первой жены испанского короля Карла II; Марии Анны Нейбургской, второй жены того же короля; Генриетты Орлеанской и Людовика XIV; ее же и графа де Гиша; Марии Терезии, супруги Людовика XIV, и негра-служителя, привезенного ею с собой из Испании; Христины, королевы Швеции, и ее великого конюшего Мональдеска; также говорили о том, что за маской могла скрываться женщина.
Эти легенды так занимали весь свет, что даже Людовик XIV, Людовик XV и Людовик XVI, по слухам, интересовались Железной Маской и якобы открывали друг другу на смертном одре эту необыкновенную тайну – на этом настаивал историк Мишле. Герцог Шуазель рассказывал, что на его вопрос, кто скрывался под Железной Маской, Людовик XV ответил: «Если бы вы узнали его настоящее имя, то очень разочаровались бы, оно вовсе не интересно». А госпожа Помпадур уверяла, что на ее аналогичный вопрос король сказал: «Это министр итальянского принца».
Наконец Людовик XVI велел министру Морепа прояснить эту загадку. Проведя расследование, Морепа доложил королю, что Железная Маска был опасным интриганом, подданным герцога Мантуанского.
Фундаментальное исследование Тапена, а также работы историков Ф. Брентано и А. Сореля подтверждают, что Морепа скорее всего сказал правду: знаменитым узником был граф Эрколь Антонио Маттеоли, министр Карла IV, герцога Мантуанского.
Карл отличался разгульным поведением и совершенным равнодушием к делам государства – большую часть года он проводил в Венеции, а в Мантуе правили его фавориты. Герцог очень быстро истощил свою казну и свое здоровье, но сохранил неутолимую жажду удовольствий. В поисках денег он готов был продать что угодно.