Узурпатор
Шрифт:
— Ты не причинишь вреда моему Богу с моря, — спокойно сказала она.
— Нет. — Айзек не мог унять дрожь. Исходящий от нее мускусный запах валил его с ног.
— Тогда я пойду. И если увижу Летучую Охоту, то зажгу твой сигнальный костер. Хотя на Корсике больше нет никого, кто сможет его увидеть.
— Есть, есть, — всхлипнул старик, закрывая лицо руками.
— Нет, — увещевающе произнесла Голда. — Все уплыли, когда поднялась соленая вода. Здесь остались только ты, я, а теперь вот и Бог. — Она ласково потрепала Айзека по веснушчатой лысине и собрала принадлежности для разжигания огня. — И Летучая Охота никогда больше сюда не прилетит.
— Проклятая безмозглая корова, — пробормотал Айзек. — Иди-иди. Да гляди как следует.
— Ладно. Хуже не будет.
Оставив съежившегося в комок старика, Голда шагнула в сумерки. Небо над водой было цвета утиного яйца, а над хребтом Керсика — глубочайшей синевы, будто исхлестанной фиолетовыми конскими хвостами. Зажглись первые, еще тусклые звездочки. На ходу Голда что-то фальшиво мурлыкала себе под нос. Было холодно и промозгло, но ее это не беспокоило. А Бог был хорошо укрыт пледом, сшитым из кроличьих шкурок.
При мысли о Боге сердце Голды зашлось от радости. Он такой красивый, дарующий неизбывное наслаждение даже в своем бесконечном сне. (Скоро ленивый дедуня закончит полировать песком его бедную увечную руку, наведет глянец, и рука будет в полном порядке.) Если она после этого никому не нужного бдения сразу поспешит домой, то у нее еще останется время поклониться Богу, а дедуня проснется, увидит и станет ворчать.
— Я ненавижу тебя, дедуня, — прошептала Голда.
Продравшись сквозь густые заросли, она наконец вышла к морю; среди искривленных зонтичных пихт виднелась полянка со сложенной на ней высокой кучей серебристо-серых дров. Голда опустила на землю факел и горшок с углями и пошла прямо на западную оконечность мыса. Она уселась над обрывом, свесив вниз свои сильные ноги и ощущая, как усиливающийся ветер щекочет кожу, задувая под подол юбки.
Вот здесь внизу она и нашла его, в этой бухточке, на острых рифах, которые теперь покрывает вода. Диво. Чудо. Бог с моря. В течение нескольких месяцев, что она ухаживала за ним, его глаза ни разу не открылись; но она знала, что теперь, когда его ужасные раны зажили, в один прекрасный день это случится. Бог проснется и полюбит ее.
— И тогда мы убьем дедуню, — решила Голда.
8
Черные волны, омывающие побережье Магриба, разбивались об основание гряды Риф и древних вулканических холмов, сгрудившихся вокруг разбитой бетонной дамбы.
Моросило. Кугал Сотрясатель Земли отыскал обрывистое вади note 5 , по дну которого сочилась тоненькая струйка воды — она терялась в песках, так и не дотянув до нового моря. По берегу этого ручья росли пальмы, цветущие акации да пучки розовых нарциссов с терпким, пьянящим запахом.
Он прикрыл относительно сухую расселину плетеной лодчонкой фирвулагов и уложил под ней Фиана. Слабым психокреативным импульсом запалил костери приготовил скудный ужин: финики, два яйца, недовысиженных какой-то птицей, восхитительные на вкус, но несытные цветки акации, поджаренные на остатках суркового жира. Огромная змея (у Кугала при виде этой змеи слюнки потекли) проворно уползла. Нарциссов вокруг было сколько угодно, но Кугал слышал, что их луковицы ядовиты.
Note5
пересохшее
Мелкий дождик усилился и прерывисто забарабанил по днищу лодки. Стоны брата бередили душу.
ХОЛОДНО!
холодно холодно ХОЛОДНО я знаю ХОЛОДНО ХОЛОДНОХОЛОДНО ХОЛОДНОХОЛОДНО холодно холодно холодно холодно ХОЛОДНО
Одеяла, сшитые из звериных шкурок, рвались по швам. Вместо ниток он использовал сухожилия, и они быстро сгнили, а мех клочьями отваливался от тонкой мездры. Кугал пробовал залатать их свежими шкурами, но старые куски рассыпались в руках. Он как мог укутал Фиана в эту рвань и стал рыскать по берегу в поисках сушняка, чтобы поддержать огонь. В верховьях ручья увидел высохшее дерево с колючими ветками. Пока обламывал их и тащил к чадящему костру, ободрал в кровь все руки. Потом на четвереньках пролез под лодку, стащил с себя промокшее замызганное пончо из антилопы и занавесил им вход, надеясь удержать тепло. От шкуры исходила жуткая вонь.
Фиан заворочался, начал теребить бинты из золотисто-розовой ткани; обнажились страшные раны на голове. Кугал одной рукой обхватил его запястья, другой поправил повязки. Еще плотнее подоткнул одеяло. Руки у брата быть потные, кожа туго обтянула кости, под паутинкой кровеносных сосудов едва трепетал пульс.
Умираю…
Нет.
Мы умрем вместе…
Нет.
Мы умрем от холода?
НЕТ!
Какхолоднокровьсердцестынет…
НЕТ, Я СОГРЕЮ НАС!
Состыкованный ум отчаянно боролся. Одна половина жаждала оторваться и положить конец многомесячным страданиям. Другая, безжалостная в своей братской любви, побуждала ее жить.
(психо А кинетическая) (сосудо А расширяющая) (стиму А ляция) А А А Х !
Брата мучит боль от пораженного лицевого нерва. А еще промозглая стужа. Надо с помощью психокинеза восстановить кровообращение, а затем применить коррекцию, взять на себя хотя бы часть боли. Только хватит ли сил? Он не спит десятую ночь подряд и уже дошел до точки. Ему бы отлежаться и съесть чего-нибудь посущественнее. Да и Фиана подкормить, а то воля его к жизни почти иссякла.
Спи, Фиан.
да Спи, братмой.
да Спи, зеркалодуши.
да Спи, милыйпровидец.
да Спи, роднойсамоубиица.
да Спи, Фиануммоегоума, спи.
(волнообразный ритм замедляется) Спи
Фиан почти все время бредил, и мозговые штормы правого полушария так измотали защитный механизм левого, что у самого Кугала начались галлюцинации.
Он бредет вдоль нескончаемого побережья, тащит Фиана по мелководью в допотопном суденышке фирвулагов. И вдруг в тумане над водой видит город, светлый, как солнце, обращенное к Земле. Возрожденная Мюрия во всем своем великолепии! Соплеменницы поют Песню, подбадривают борцов на арене. Начался Весенний Турнир, слышны торжественные звуки фанфар и звон алмазных мечей о стеклянные щиты.
Остолбенев, он выпустил канат. Дома! Несчастные, голодные, почти свихнувшиеся, растерявшие всю былую силу изгои много месяцев шли на запад по берегам Африки… И вот чудо свершилось.
Кугал вытянул руки, рванулся вперед и с головой погрузился в волны. Но жестокие муки, видимо, обострили интуицию брата: он сразу распознал мираж. Его принудительный импульс заставил Кугала вернуться и снова взять в руки канат.
— Мы вместе поплывем к Благословенному Острову, — прошептал Фиан.
Безумный вихрь в мозгу Кугала уже промчался. Он упрямо избрал для них обоих жизнь и вытащил лодку на сушу.