Узы крови
Шрифт:
Арам как раз и орал на Сэмюэля, требуя, чтобы тот освободил проход. Сэмюэль поспешно двинулся вперед, чувствуя за спиной сверлящий, ненавидящий взгляд стражника.
Шесть месяцев отсрочки Сэмюэля скоро превратились в пять, затем в четыре и наконец в три месяца. Не проходило дня и часа, чтобы Сэмюэль не думал над разрешением своей проблемы, и все это время он упорно работал в лаборатории. Он советовался с некоторыми из богатых обитателей гетто, но те либо не желали его слушать, либо, если удостаивали внимания, давали ему бесполезные советы.
– Хочешь
Хорошо им было давать такие советы – все они родились в семьях зажиточных людей.
Приходила ему в голову и шальная мысль уговорить Терению бежать с ним. Но куда? В конце путешествия их могло ждать только другое гетто, а он как был без гроша в кармане, так и останется несчастным оборванцем. Нет, он слишком любит Терению, чтобы пойти на это. Ловушка захлопнулась.
Часы безжалостно отстукивали время, и три месяца вскоре превратились в два, затем в один месяц. Единственным утешением Сэмюэля в эти дни были свидания с Теренией. Ему было разрешено три раза в неделю видеться с ней в присутствии кого-либо из членов семьи доктора. И всякий раз после очередной встречи он чувствовал, что еще сильнее любит ее. Встречи эти были сладостны и горьки, так как, чем чаще Сэмюэль виделся с ней, тем горьше становилось ему от мысли, что он может навсегда потерять ее.
– Я знаю, ты добьешься успеха, – успокаивала его Терения.
Теперь оставалось всего три недели, а Сэмюэль был по-прежнему так же далек от решения своей проблемы, как в самом ее начале.
Как-то поздней ночью в конюшню к Сэмюэлю прибежала Терения. Обняв его, она сказала:
– Давай сбежим, Сэмюэль.
Он никогда так не любил ее, как в тот миг. Ради него она готова была навлечь на себя позор, бросить отца с матерью и отказаться от своей сытой и обеспеченной жизни.
Он прижал ее к себе и сказал:
– Нет. Куда бы мы ни сбежали, я все равно останусь уличным торгашем.
– Меня это не волнует.
Перед мысленным взором Сэмюэля предстал ее великолепный дом с просторными комнатами, слугами, поддерживающими их в идеальном порядке, и затем он представил свою маленькую убогую комнатенку, в которой они жили втроем с отцом и тетушкой, и сказал:
– Это волнует меня, Терения.
Она вырвалась из его объятий и убежала.
Утром следующего дня Сэмюэль встретил Исаака, своего бывшего школьного товарища. Тот шел по улице, ведя на поводу лошадь. Лошадь была одноглазой, страдающей от колик, хромой и глухой.
– Привет, Сэмюэль.
– Привет, Исаак. Не знаю, куда ты ведешь свою лошадь, но лучше поспеши. Неровен час, она откинет копыта прямо на дороге.
– Ну и что. Я все равно веду Лотту на мыло.
В глазах Сэмюэля засветился интерес.
– Ты думаешь, они тебе много за нее дадут?
– Зачем много? Мне нужно ровно два флорина, чтобы купить тележку.
У Сэмюэля от волнения перехватило дыхание.
– Зачем же так далеко идти? Давай махнемся: ты мне лошадь, я тебе тележку?
Через пять минут сделка была завершена.
Сэмюэлю оставалось лишь смастерить себе новую тележку и объяснить отцу, как он потерял старую и откуда взялась кляча.
Он привел ее в стойло, где недавно стояла Ферд. При ближайшем рассмотрении Лотта явила собой еще более жалкое зрелище, чем Ферд. Сэмюэль похлопал животное по холке и сказал:
– Не волнуйся, Лотта. Ты войдешь в историю медицины.
И несколько минут спустя он уже готовил первую партию сыворотки.
В гетто из-за перенаселенности и вопиющей антисанитарии то и дело вспыхивали эпидемии. Последней из них была лихорадка, сопровождающаяся удушливым кашлем, воспалением гланд и кончавшаяся мучительной смертью. Врачи не знали толком ни причин ее возникновения, ни способов борьбы с ней. Болезнь свалила с ног и отца Исаака. Когда Сэмюэль узнал об этом, он поспешил к своему школьному товарищу.
– Был врач, – плача, рассказывал тот Сэмюэлю. – Сказал, что ничем не может помочь.
Сверху доносился мучительный, надрывный кашель, которому, казалось, не будет конца.
– У меня к тебе просьба, – сказал Сэмюэль. – Достань мне носовой платок своего отца.
Исаак в недоумении уставился на него.
– Что-о?
– Только обязательно захарканный. И смотри бери его осторожно. Там полно микробов.
Часом позже Сэмюэль на конюшне осторожно соскребал мокроту с платка в блюдо с бульоном.
Он работал всю ночь и весь следующий день, и следующий, впрыскивая маленькие дозы раствора в терпеливую Лотту, постепенно увеличивая их, борясь со временем, надеясь спасти жизнь отцу Исаака.
Надеясь спасти свою собственную жизнь.
Сэмюэль так никогда до конца и не понял, на чьей же стороне был Бог: на его или на стороне Лотты, но старая, умирающая лошадь выжила даже после самых больших доз, и Сэмюэль получил первую порцию антитоксина. Теперь оставалось уговорить отца Исаака согласиться, чтобы ему ввели сыворотку.
Выяснилось, что уговаривать того не надо. Когда Сэмюэль пришел в дом Исаака, там было полно родственников, оплакивающих еще живого, но быстро угасающего человека.
– Ему уже недолго осталось, – сказал Исаак Сэмюэлю.
– Могу я пройти к нему?
Юноши поднялись в комнату умирающего. Отец Исаака лежал в постели с лицом, пунцовым от жара. Приступы удушливого кашля сотрясали его истощенную фигуру, и ему становилось все хуже и хуже. Было ясно, что он умирает.
Сэмюэль набрал в грудь побольше воздуха и сказал:
– Мне надо поговорить с тобой и твоей матерью.
Оба, и сын, и мать, не верили в целительную силу содержимого маленького пузырька, который прихватил с собой Сэмюэль. Но либо это, либо смерть кормильца. И они решились на укол, так как все равно терять было нечего.
Сэмюэль ввел сыворотку отцу Исаака. В течение трех часов он неотлучно находился у постели больного, но никаких признаков улучшения не заметил. Сыворотка не подействовала. А если и подействовала, то в худшую сторону: припадки явно участились, и наконец, избегая встречаться глазами с Исааком, он ушел домой.