В 4:50 с вокзала Паддингтон
Шрифт:
С этим Краддок тоже согласился.
– По правде говоря, мне нужно узнать побольше о семье Кракенторпов, – сказал он. – Не прослеживается ли у них в роду каких-либо странностей, психических отклонений?
Глаза из-под косматых бровей глянули на него зорко.
– Что ж, неудивительно, если ваши мысли приняли подобное направление. Ну, старик-то, Джосая, был совершенно нормальный человек. Жесткий, трезвый, расчетливый. Жена его – неврастеничка со склонностью к меланхолии. Из семьи со множеством родственных браков. Умерла вскоре после того, как родился Лютер. И я бы, знаете, сказал,
– Откуда такая нелюбовь к родным сыновьям? – спросил Краддок.
– Ну, это вы подите спросите у нынешних новомодных психиатров. Я же лишь скажу, что, как мужчина, Лютер всегда страдал от ощущения собственной неполноценности и глубоко уязвлен своим финансовым положением. Тем, что, пользуясь доходами с капитала, распорядиться ни капиталом, ни имуществом не властен. Имей он право лишить своих сыновей наследства, он, может, недолюбливал бы их меньше. А сознавать, что в этой части он бессилен, для него унижение.
– Так вот почему столь мила его сердцу мысль, что он их всех переживет?
– Возможно. В этом же, кстати, надо искать и корень его скупости, я думаю. Не удивлюсь, если он ухитрился скопить из своих немалых доходов весьма изрядную сумму – когда, понятно, налоги еще не поднялись, как нынче, до головокружительных высот.
К инспектору Краддоку пришла новая мысль:
– Он, вероятно, кому-то завещал свои сбережения? На это он, по крайней мере, имеет право!
– О да, только кому, – одному богу известно. Может быть, Эмме, хотя сомнительно. Ей ведь достанется доля от дедова капитала. А может быть, Александру, внуку.
– Этот кажется, пользуется как раз его расположением, да? – сказал Краддок.
– До сих пор пользовался. Он как-никак ребенок дочери, а не сына. Возможно, объяснение в этом. Кроме того, он очень хорошо относился к Брайену Истли, мужу Эди. Я, правда, недостаточно близко знаком с Брайеном, вот уже несколько лет как не вижусь ни с кем из этой семьи. Но у меня было впечатление, что он по окончании войны станет, что называется, неприкаянной душой. В нем есть все качества, необходимые в военное время, – храбрость, удаль и обыкновение полагаться на удачу в том, что касается будущего. Но не думаю, что ему свойственна основательность. Свободно может выродиться в эдакое перекати-поле.
– А в молодом поколении, по вашим соображениям, не наблюдается странностей?
– Ну, Седрик – эксцентрическая личность, из прирожденных бунтарей. Не сказал бы, что он вполне нормален, но, впрочем, на это можно возразить – а кто вполне?.. Гарольд, убежденный приверженец традиций, на мой взгляд, не слишком привлекательный субъект, холодный, первая мысль всегда о своей выгоде. Альфред был с самого начала с червоточинкой. Непутевым родился, непутевым и жил. Я сам раз видел, как он таскает деньги из миссионерской кружки для пожертвований, что стояла у них в холле. Дурные наклонности. Хотя что уж там, бедняга мертв и, наверное, негоже отзываться о нем плохо.
– А что вы думаете… – Краддок на мгновение замялся, – …об Эмме Кракенторп?
– Славный человечек, замкнутая, не всегда знаешь, что у нее на уме. Имеет свои планы и собственный взгляд на вещи, но предпочитает держать их при себе. Сильный характер, чего не скажешь, судя по ее внешнему виду и манере поведения.
– Вы, надо полагать, знали и Эдмунда, того сына, что погиб во Франции?
– Да. Он был, пожалуй, лучше всех. Добрый, веселый, отличный парень.
– А слышали, что как раз перед тем, как его убили, он не то собирался жениться, не то женился на какой-то француженке?
Доктор Моррис наморщил лоб.
– Как будто припоминаю нечто похожее, – сказал он, – только очень уж давно это было.
– Еще в начале войны, верно?
– Вот-вот. Что ж, может быть, со временем он стал бы горько каяться, если б завел себе жену-иностранку.
– И тем не менее есть основания полагать, что все-таки завел, – сказал Краддок.
В нескольких сжатых фразах он изложил собеседнику главное о событиях последних недель.
– Помню в газетах действительно писали о женщине, найденной в саркофаге. Так значит, это произошло в Резерфорд-Холле.
– И есть причины думать, что эта женщина – вдова Эдмунда Кракенторпа.
– Ну и ну, поразительная история. Больше смахивает на роман, чем на реальную жизнь. Но кому могло понадобиться убивать ее, бедняжку, то есть каким образом это увязано с отравлением в семье Кракенторпов?
– Не одним, так другим, – отвечал Краддок, – хотя в любом из вариантов многовато домысла. Возможно, кто-то не в меру алчный рвется завладеть всем состоянием, оставленным Джосаей Кракенторпом.
– Ну и дурак, если рвется, – сказал доктор Моррис. – Нарвется только на бешеный подоходный налог.
Глава 21
I
– С грибами шутки плохи, – заметила миссис Киддер. Замечание это миссис Киддер повторила раз, наверное, десятый за последние несколько дней. Люси в ответ промолчала.
– Я лично в рот их не беру, – говорила миссис Киддер, – больно уж опасно. Это еще слава богу, что обошлось только одним покойником. Все поголовно могли сгинуть, и вы, мисс, в том числе. Просто чудо, что уцелели.
– Грибы тут ни при чем, – сказала Люси. – Они были вполне доброкачественные.
– Ох, не верится, – сказала миссис Киддер. – С ними шутки плохи, с грибами. Одна поганка затешется – и каюк… Чудно право… – продолжала миссис Киддер, гремя в раковине тарелками и мисками, – И как все сходится один к одному. У сестры старшенький слег с корью, у нас – Эрни упал и сломал руку, а у мужа чирья пошли по телу – и все на одной неделе! Рассказать кому, так не поверят, правда? И здесь то же самое не лучше, – рассуждала миссис Киддер. – Сперва это убийство, страсть какая, а теперь вот мистер Альфред отравился насмерть грибами. Кто будет следующий, интересно знать?