"В алмазную пыль..."
Шрифт:
2. ВОЗВРАЩЕНИЕ
Шалимов никогда не предполагал, что стал настолько популярен. Какой то год на телевидении сделал его более известным, чем за все предыдущие полтора десятилетия работы в журналистике. Даже здесь, в этом провинциальном аэропорту, за три с лишним тысячи километров от столицы его мгновенно и безошибочно узнавали. Вот и сейчас девушка-контролёр, ещё даже не заглянув в паспорт, сразу улыбнулась Михаилу.
— Добрый день. Вы в наши края? А кто же будет вести вашу передачу?
— Ну, свято место пусто не бывает. Кого-нибудь на время найдут. Может
Девушка охотно засмеялась, а Михаил невольно представил себе, как размахивая руками, велеречивый ведущий музыкального шоу говорит примерно такой текст: "А теперь, дор-рогие телезрители, угадайте в разрозненных частях этого тела всемирно известного в определённых кругах
Ваську Краплёного, недавно исчезнувшего при загадочных обстоятельствах…"
Получив обратно паспорт, Шалимов прошёл к пункту осмотра и сразу понял, что его узнали и там.
— Очередное расследование, Михаил Иванович? — спросил молодой лейтенант, принимая из рук Шалимова паспорт.
— Да нет, на родину надо съездить, я же из этих мест родом, — пояснил журналист, ставя свою объёмную сумку на ленту транспортёра. Вытащив из карманов весь металл и сняв часы, Шалимов предупредил проверяющих: — Только у меня ещё не родная железяка в бедре торчит, так что звенеть я всё равно буду.
Оба милиционера понимающе кивнули головой. Историю гибели семьи Шалимовых, после которой в бедре журналиста оказались металлические запчасти, довольно подробно освещалась и в прессе и по телевидению. Но был ещё один предмет, который Шалимов не хотел пускать под бдительное око досмотра. В красивую деревянную трость, на которую он опирался, был вмонтирован длинный, тридцатисантиметровый стилет. Эту трость ему подарил в больнице старинный друг по институту, Мишка Фомин, ещё в те же самые, студенческие времена незаметно переквалифицировавшийся в работника "невидимого фронта". Пускать в ход это необычное оружие Михаилу не приходилось, но к трости он привык и не расставался с ней, хотя давно уже не хромал. После контузии журналист плохо воспринимал любое волнение, у него начинали жутко трястись руки, и он вцеплялся в ручку своего «посоха», стараясь скрыть это от чужих глаз.
Проклятая рамка, конечно, зазвенела, но лейтенант сделал разрешающий жест и, рассовав по карманам свою мелочёвку, и подхватив сумку, Шалимов прошёл в зал накопителя. Почувствовав на себе заинтересованные взгляды ожидающих, Михаил отошёл в сторонку, и остановился около большого оконного стекла. Мигали цветные огни самолётов, жемчужными нитками вытягивались ожерелья взлётной полосы, пронзительный свист разогреваемых двигателей даже в помещении давил на уши. Но Михаил не обращал внимания на эту привычную картину. В черном зеркале ночного окна Шалимов разглядывал самого себя. Высокий, плотного сложения мужчина с вихрастой, наполовину седой шевелюрой и такой же расцветки бородой смотрел на своё отражение устало и равнодушно. Михаил ещё в больнице отпустил бороду, чтобы скрыть следы ожогов на лице, да так к ней привык, что уже не мыслил себя скоблящим по утрам подбородок бритвой. Этот новый облик делал его гораздо старше своих тридцати девяти лет, но на это ему было уже наплевать. Главное что он в душе чувствовал себя столетним стариком.
Прежний Шалимов умер. Со стороны это было незаметно, журналист казался всё таким же деловым и остроумным. Лишь всё тот же Фомин в разговоре с глазу на глаз высказал то, что не заметили другие.
— Да, прогорел ты, брат, до тла прогорел. Один пепел остался.
— Верно, тёзка, — согласился Михаил. — Не тот я уже. Одна зола. Живу по привычке. Потому что умирать не хочется.
Тот взрыв, унёсший жизнь жены и дочери, словно выжег душу журналиста. Вся его прежняя деятельность казалась теперь ему суетной и никчёмной. Из газеты он ушёл, благо подвернулась вакансия телеведущего на одном из Московских телеканалов. Теперь уже другие копытили землю в поисках сенсационных материалов, а он просто и доходчиво комментировал чужую работу, внося немалую долю скепсиса и знания подноготной всей нашей действительности в азартные реляции коллег. Эта его манера ведения программы очень нравилась зрителям, и за какой то год его передача «Криминал-видео» стала самой популярной среди передач подобного рода. Зарабатывал он теперь больше чем прежде, начальство им было довольно, но не давала покоя глухая тоска, поселившаяся в стенах его дома. И это было не только от чувства потери самых дорогих людей. Всё, что двигало им раньше: азарт, жажда успеха, обострённое чувство справедливости — всё это потеряло свой смысл и заменилось болезненным чувством собственной вины.
Он ещё лежал в больнице, когда в Лондоне, под одним из мостов, обнаружили повешенный труп Сазонова. Убили его свои же подельники, банкир отыграл свою роль и стал не нужен никому. На все остальное Скотланд-Ярд закрыл глаза.
На родине все было по-другому. Милиция на удивление быстро вычислила непосредственного как посредника, так и исполнителя заказа банкира. Но труп бывшего специалиста-подрывника к этому времени уже выловили из Москвы- реки с пулей в башке, а посредник успел смыться за бугор.
Немало женщин из многочисленного телевизионного контингента проявляли знаки внимания к импозантному ведущему, но Шалимов отвечал на это ледяным равнодушием ко всем этим откровенным намёкам, вызвав немалое раздражение со стороны заинтересованных лиц. От глухой тоски могла спасти работа, но Михаил не чувствовал былого азарта, и держался только за счёт опыта и природного обаяния. Со временем всё это переросло во всё усиливающуюся депрессию, начала одолевать бессонница.
Так что когда два дня назад позвонила сестра, и, сказав, что младший брат лежит в больнице, попросила срочно приехать, Шалимов выпросил у начальства полагающийся отпуск, и с немалым облегчением вырвался из цепких объятий душной столицы.
3. РАССТАНОВКА СИЛ
Последний перелёт на АН -24 с провалившимися от старости креслами доставил Шалимову мало радости. Жутко болтало всю дорогу, к тому же всё это время донимала сухонькая женщина лет пятидесяти, рассказывавшая, под потоки слёз, грустную историю своей жизни. Муж у ней умер, сына убили, и ни от кого она не могла добиться справедливости. Наговорив кучу необязательных слов, Михаил с облегчением выбрался из душного самолёта и, пользуясь тем, что старушка осталась получать багаж, отправился на остановку перед аэропортом. По времени это было уже утро, но по осеннему стояла ещё ночь. Повертев головой Шалимов не обнаружил ни такси, ни какого другого транспорта. Для него, привычного к Вавилонскому столпотворению вокруг Московских аэропортов это было удивительно, но этот маленький аэропорт, принимающий только местные рейсы, совсем не походил на Шереметьево или Орли.
— А как отсюда уехать? — спросил журналист у толстого мужчины, с благодушным видом вышедшего на крыльцо аэропорта покурить.
— Через час будет троллейбус до города.
— Нет, мне нужно в Ангарку.
— Ну, это тоже только до автовокзала, там автобус каждый час ходит.
— Да, перспектив мало.
Последний раз на родине Шалимов был лет десять назад, изрядно подзабыл особенности местного бытия, и лишь слова добродушного попутчика напомнили ему, что за все эти годы в родных краях ничего не изменилась.