В балканских ущельях
Шрифт:
— Я привез тебе то, что ты просила.
— Где? Где?
— Вот.
При этом я указал на маленького хаджи, остальных пока не было видно.
— Пошла к черту! — тут же откликнулся Халеф, к счастью, на своем арабском диалекте, которого она не понимала.
Она же переспросила озадаченно:
— Вот этот?
— Да, о сладкая дочь красной краски.
— Но я его не знаю.
— Он отдаст за тебя свою жизнь. Но там дальше еще один. Выбирай между ними обоими.
Сахаф шел следом за Халефом. Девушка беспомощно
— Кого из них ты знаешь? — спросил тот, смеясь.
— Вот этого, — ответила она, указывая на Сахафа.
— По душе ли он тебе?
— Ода.
— Тогда он твой.
Она закрыла лицо руками, громко хихикнула, от стыда ли или от смущения — трудно сказать, и исчезла в комнатах.
— Господин, смотри, сколько беспокойства ты нам создал, — обратился ко мне пекарь полушутя-полусерьезно.
— Пусть теперь они беспокоятся. — И я указал на Сахафа.
— Нет, пока нельзя, — ответил пекарь озабоченно. — Юноша в день помолвки не может оставаться с невестой наедине.
Толстяк и не подозревал, что его Икбала и так уже давно встречается со своим Али за домом под присмотром заботливой и молчаливой Чилеки и еще более молчаливой луны.
— Тогда иди с ними ты, у меня нет времени.
— А Чилека не может их сопровождать?
— Тоже нет. Вы наши гости, и она должна прислуживать вам.
Прислуживать? Они что, хотят нас поить и кормить? Чем? Теми самыми деликатесами, которые я чуть было не попробовал? Не приведи господь.
И я поспешил сказать:
— Нет-нет, не нужно, время мое ограничено, мне нужно ехать.
— Господин, куда же ты, уже вечереет, куда ты на ночь глядя поедешь?
Он был прав. Тут Халеф спросил меня тихо:
— Ты действительно хочешь уехать сегодня, сиди?
— Это абсолютно необходимо.
— Один, без нас?
— Теперь уже я на это не отважусь.
— Мне кажется, что мы слишком долго в седле лошадям нужно отдохнуть.
— Ну да ладно, останемся здесь ненадолго. А ночь проведем у Шимина, моего друга.
Тут кузнец издал радостный крик и произнес, протягивая мне руку:
— О эфенди, ты даже не знаешь, какую радость ты мне доставил, назвав своим другом!
— Ты мне это доказал. Когда я вернусь домой, ты окажешься среди тех, кого я всегда буду вспоминать с любовью.
— Обязательно скажу это моей жене. Вот бы узнать как там она…
— Твоя лошадь явно устала. Тебе надо ее сменить. Возьми моего жеребца, слетай к своей жене и тотчас возвращайся.
— О, этот конь слишком хорош для меня. Лучше я поскачу на другом и так же быстро вернусь.
Он ушел. Конечно, мой вороной должен был остаться со мной ради нашей же безопасности. Нужно было узнать, что происходит в хижине нищего.
Когда все угомонились, а красильщик занялся своими семейными делами, я сказал Халефу:
— Ты не беспокойся, а ненадолго отлучусь. Хочу посмотреть, что там с Москланом.
— Ты что, с ума сошел, сиди? Ты поедешь к этой хижине?
— Да.
— Но они же убьют тебя!
— Нет уж, теперь им не удастся застать меня врасплох. К тому же убежден, что дом уже пуст. Москлана наверняка спрятали, да так, чтобы мы его не нашли.
— А ему нечего тебя бояться. У тебя ведь нет никаких прав его задерживать.
— Все это так, и все-таки он меня боится. Он стрелял в меня. Да и вообще рыльце у него в пушку. Только не говори красильщику, куда я поехал.
Если ты в ближайшее время не вернешься, я поеду следом за тобой.
— Хорошо. Так и договоримся.
Я вышел из дома. Старой дорогой ехать остерегся. Ни к чему незапланированные встречи. Поэтому повернул не на юг, а на запад, чтобы въехать в лес со стороны Кабача.
Имея северный край леса по левую руку, я мчался галопом по равнине и скоро, благодаря моему вороному, добрался до того места, где лесной массив тянулся к югу от Кабача. Тут немного поодаль я заметил группу всадников, которые удалялись от меня. Мне показалось, что это и есть именно те, кого я ищу. Нас разделяла английская миля.
— Быстро, быстро! — крикнул я своему жеребцу.
Ри прекрасно понял меня. Ему не понадобились дальнейшие подтверждения моего приказа. Конь стелился по земле как ветер. Я мог бы, сидя в седле, выпить бокал шампанского, не пролив ни капли. За несколько минут я добрался до дома на окраине села и спрыгнул с лошади. Я старался ехать так, чтобы между мной и всадниками оставалось здание, и таким образом я оказался незамеченным.
На пороге дома сидела средних лет женщина и разрезала дыню.
— Добрый вечер! — приветствовал я ее по-арабски. Она взглянула на меня вопросительно. Я повторил слова по-турецки. Она поняла меня и поблагодарила.
— Не продашь мне кусок дыни? Я очень хочу пить.
— Ради бога, господин!
Отрезав большой кусок, она подала его мне. Увидев, с какой жадностью я ем дыню, она засмеялась и сказала:
— Это я сама сажала. Только что я разрезала целую для других, но они просили не так вежливо, как ты.
— А они заплатили?
— Я не просила с них деньги, хоть бедна и живу своей бахчей, но они меня и обокрали.
— Неблагодарные! Что же они взяли?
— Мой платок. Один из них был ранен. Они его перевязали.
— Ты кого-нибудь из них знаешь?
— Сабах, нищий, был там, который в лесу живет, и Myрад, его приятель.
— А не заметила ли случаем, куда они поехали?
— Мне показалось, в Узу-Дере. Там живет родственник Сабаха, чудо-доктор. Там они, наверное, и оставят больного.
— А не говорили ли они, что за рана у этого человека?
— Он упал с дерева и лицом приложился к камню, у него выбито несколько зубов.