В балканских ущельях
Шрифт:
— Если бы я был убийцей, то кого-нибудь убил.
— Ты хотел убить, этого достаточно. Идемте в помещение. Я учиню строгий допрос, и пусть виновный не думает, что ему удастся уйти от моих вопросов. Пошли!
— Это мы еще посмотрим. Мы пока не знаем, кто здесь настоящий убийца! Я пойду вперед.
Мы вошли в дом. Я уселся перед своим горшком с ракией. Это было самое удобное место здесь.
— Ну-ка уйди с этого места, здесь я сижу! — заявил киаджа.
— Разве ты не видишь, что я занял
— Так встань!
— А я не вижу тут человека, перед которым я должен вставать!
— Ты меня не видишь? Если не послушаешься добровольно, я займу твое место силой!
— Попробуй только дотронуться до меня — и тогда все эти шесть зарядов окажутся у тебя в теле.
И я направил на него револьвер. Он отпрянул с проворностью, сделавшей бы честь любому прилежному физкультурнику, и быстро проговорил:
— Этот человек действительно опасен. Надо будет заняться им.
Он нашел другое место, положил перед собой бумагу, поставил чернильницу, наморщил лоб, посмотрел перо на свет и обследовал кончик. Обнаружив, что с главным орудием производства непорядок, приказал хозяину:
— Дай мне нож.
Хозяин притащил огромный тесак, которым можно было рубить дрова. Киаджа попытался им что-то сделать, и последовал новый приказ:
— Принеси воды!
Чернильница совершенно высохла, и он долго возил пером в этой тине, размешивая там мух и комаров. Эта ситуация меня необычайно развеселила. Я протянул ему свой горшок и сказал:
— Ну и тяжелая у тебя работа. Выпей. Произошло все именно так, как я и предполагал. Он спросил:
— А что там?
— Сливовица.
— Ну и как она?
— Весьма недурна.
Он взял горшок, заглянул в него и опрокинул в глотку.
— Еще хочешь? — спросил я.
— А деньги у тебя есть?
— Да, я плачу.
— Налей полный. Выпьем все!
Горшок наполнили, и он пошел по кругу. Когда очередь дошла до меня, киаджа вдруг заявил:
— Он преступник, ему не давать.
Это как раз мне и нужно было. Последний глоток сделал сам видный начальник, после чего заявил, поправляя очки:
— Итак, начинается допрос. Ты стрелял в этого человека? Это правда?
— Не в него, а в его ружье.
— Это все равно. Ты стрелял. Ты наставлял на него ружье. Допрос окончен, мне не надо даже записывать, тебя уведут.
— Куда?
— Там узнаешь. А сейчас ты должен повиноваться и не задавать никаких вопросов.
— Прекрасно! Но если ты не разрешаешь задавать вопросы, то не мог бы сам спросить меня еще кое о чем?
— А что тут спрашивать? И так все ясно.
— Что ж. Как хочешь. Я тоже вроде все закончил и поехал дальше по своим делам.
— Куда это ты собрался? Ты ведь арестован!
— Послушай, если ты хочешь сделать какой-нибудь более-менее приличный поступок,
Он выпятил грудь и ответил:
— Да, я.
— Тогда попробуй арестовать меня. Стоит мне до тебя дотронуться, как ты согнешься, как тростинка. А если кто-нибудь другой попытается задержать меня, я застрелю его.
— Вы слышали? — закричал он. — Его надо связать!
— В этом нет необходимости. Я вам ничего не сделаю, ибо знаю, что и вы мне не причините вреда. Ты даже не удосужился узнать, как меня зовут.
— Да. Кто ты? Как тебя зовут?
— Смотри-ка, опять начались вопросы!
— Мне просто не хочется задавать вопросы, потому как если я буду их задавать, тебе придется назвать все свои преступления, которые ты наверняка скрываешь.
— Нет уж, спрашивай дальше именем Аллаха! Я не скрою ни один свой грех. Писать-то ты умеешь?
Такого вопроса он явно не ожидал. Подумав немного, киаджа ответил:
— Эти чернила явно слишком жирные, да и перо туповато. Надо купить новые. Я слышал, ты чужеземец?
— Да, это так.
— А у тебя есть тескере за девять пиастров? Тескере — это обычный паспорт, который должен иметь любой путешественник, и в каждом районе в нем необходимо ставить отметки о прибытии.
— Да, есть.
— Покажи! Я передал ему паспорт. Едва взглянув на него, он заявил:
— Но здесь нет ни одной визы. Почему?
— Потому что я еще никому не показывал свой тескере.
— Значит, ты злоумышленник, каких я еще не видывал, и за это ты понесешь тяжелое наказание.
— А не желаешь спросить, почему я до сих пор не показывал свой тескере?
— Ну, почему же?
— Потому, что я могу предъявить и кое-что другое. Вот это.
И я показал ему мой буджерульди. Это было распоряжение паши всем властям на местах в его провинции. У карлика вытянулась и без того длинная физиономия.
— Что-то я не вижу, чтобы ты проявлял почтительность к печати и подписи своего главного начальника! — заметил я.
Он перегнулся пополам и пробормотал:
— А почему ты раньше не показывал мне свой буджерульди?
— Ты слишком быстро закончил допрос. Однако на этом верноподданническое изъявление чувств с твоей стороны не закончено. Сними сапоги и поднимись с лавки, потому как я покажу тебе другой паспорт.
— На все воля Аллаха. У тебя что, есть фирман?
— Да, вот он. — И я вытащил другой документ.
Это был самый важный документ, он заполнен рукой самого падишаха. Ему должны беспрекословно повиноваться все, кому его предъявят. Во всех городах, поселках, деревнях, куда прибывает его податель, ему обязаны представлять лошадей и проводников по самым низким ценам.