В бесконечном лесу и другие истории о 6-м «В»
Шрифт:
Она пыталась, конечно, не поверить своей наставнице, но очень быстро почувствовала, что буквально утопает (тогда-то и пришли ей в голову слова: «Как муравей в меду»). И поскорее вернулась на последний остров, с которого так легкомысленно сбежала… Так получилось, что этим островом была картина Рембрандта «Возвращение блудного сына». Люде оставалось только покачать головой. Может, и это Татьяна Сергеевна тоже сумела продумать?..
И поплыла дальше по бездонному эрмитажному морю. И всё время, до конца её путешествия, рядом с нею была Татьяна Сергеевна — очень
Неужели это всё правда? И на самом деле она так может? Люда и верила себе и не верила. Но в руках она держала листок, исписанный серьёзным разборчивым почерком, чем-то похожим на почерк её отца и… господи!.. чем-то похожим на её собственный почерк!
А по стенам напротив неё висели могучие деревья, буйно разросшиеся кусты — тёмно-зелёные и коричневатые, наверное, от заката. Они все уже давным-давно были срублены или засохли сами — ведь столько лет прошло. Но они остались жить, потому что их увидел когда-то великий французский художник Коро.
Домой она отправилась не в автобусе, а пешком, по пути, известному ей со вчера. Через весь Невский проспект до Московского вокзала, мимо Исаакия, что стоял чуть в стороне и тяжеловесно сверкал огромным золотым куполом в бледном ленинградском марте. Мимо Казанского собора, где в скверике за низкой оградой стояли два знаменитых полководца — Кутузов и Барклай де Толли. И дальше, дальше по гранитным мостам через ленинградские речки и каналы. Мимо громадных и прекрасных домов, ставших ей уже почти привычными. Мимо самого большого в Ленинграде магазина, который странно назывался Гостиный двор. Мимо станций метро — неведомого ещё подземного мира, в который пока страшно было спускаться. Надо у Татьяны Сергеевны спросить…
И всю дорогу, весь этот почти час, Люда думала о Татьяне Сергеевне — очень старой женщине, которая будто ничего не добилась в жизни, не стала никакой знаменитостью. И всё же добилась!
Чего?
Люда не могла себе ответить на этот вопрос. Но было что-то в ней необыкновенное… Люда вспомнила, как старалась вчера её переспорить, не дать себя в обиду. А Татьяна Сергеевна тоже, наверное, хотела что-то ей сказать, что-то важное. Но что?.. Люда ведь её и слушала-то кое как. Брала только то, что нужно было для хороших ответов в споре.
Может, так теперь и не узнаю никогда! И главное, что обидно — из-за себя самой. Папа спросит: «Ну? Понравилась ли тебе Татьяна Сергеевна?» А я буду стоять и молчать.
Ленинградские сумерки набежали и сгустились как раз в те минуты, когда Люда подходила к дому на улице Восстания. Могучий атлант был виден ей уже смутно, уже сквозь пыль и паутину быстрого вечера. Люда так и не сумела рассмотреть,
Дверь ей открыла Вера Николаевна, та самая женщина, которая так странно не договаривала предложения.
— Ты раздевайся — и на кухню… — говорила она. — Там мы… И Татьяна Сергеевна тоже…
Это был опять «зимний двор»… Там, человек пять или шесть пили чай, в другом углу парень с наколкой во всю руку провёртывал мясо и читал газету. Толстый доминошник грузно сидел на стуле и курил, пуская паровозную струю дыма в высокий потолок. Молодая женщина стояла у плиты над шипящей сковородкой. Кому-то, может, показалось бы здесь тесновато. А им — нет.
— Люда! А ну-ка иди скорее сюда! — громко сказала Татьяна Сергеевна.
Она сидела за столом, где пили чай. Возле неё, словно знак власти, высился очень большой блестящий чайник, каких Люда в жизни своей не видела. Наверное, старинный.
Пили чай, аккуратно цепляя ложками варенье из разнокалиберных вазочек, и разговаривали кто о чём. Такие разговоры обычно бывают просто от покоя и хорошего настроения.
— День рождения? — спросила Люда тихо.
Татьяна Сергеевна покачала головой.
— А чего?
— Да просто собрались… посидеть.
Суетливая и сердобольная Вера Николаевна уже подсунула Люде парочку бутербродов, дала большую чашку сладкого чаю и шепнула, что вон то варенье абрикосовое, пусть Люда берёт, не стесняется, потому что Вера Николаевна сама его варила.
Люда ела бутерброды, пила сладкий чай с вареньем. Весь день она провела впроголодь и, конечно, устала. Теперь домашняя еда и уют спокойной взрослой компании усыпили её. Казалось, столько впечатлений, столько надо ещё понять за сегодня. Может быть, даже и прямо спросить у Татьяны Сергеевны…
Вместо этого Люда задремала под шелест и говор негромкого пира… Это себе она казалась большой, высокой и взрослой. На самом деле, наверное, всё было не совсем так. И когда Люда уснула, кто-то из мужчин легко поднял её и унёс в комнату Татьяны Сергеевны на диван с говорливыми пружинами.
Люда ничего этого не услышала, ничего…
Вот она уснула. И теперь очень трудно сказать, в каком настроении она проснётся завтра. Честное слово, мы совсем не уверены, что ей захочется вспоминать свои послеэрмитажные мысли. Потому что человек не очень-то любит менять взгляды и переделываться. Раз стал переделываться, значит, в чём-то был неправ и теперь исправляет свою ошибку… или даже вину!
А тут уснула — и с плеч долой! Но, правда, очень жаль, что так получилось. Когда-никогда, а Люде Коровиной всё-таки надо кое в чём меняться. И лучше это понять, пока тебе тринадцать лет, а не двадцать, скажем. Потому что — акселерация! О ней уж теперь говорят чуть не с детского сада. Очень рано люди взрослеют, очень рано по сравнению с прошлыми поколениями. Но и твердеют рано. Трудно потом переделываться. Так что спеши, Люда Коровина, все спешите — пятиклассники, шестиклассники, семиклассники!