В царстве глины и огня
Шрифт:
— И попросишь. Мать-то, я думаю, обими руками перекрестится, когда узнаетъ, какой человкъ къ теб сватается. Ну, что-жъ мн ему сказать, обжигал-то, то-есть Глбу-то Кирилычу? Обрадовать мн его отъ тебя? допытывалась Ульяна.
— Да ничего не говори. Скажетъ онъ мн самъ и я тогда ему скажу, отвчала Дунька.
— Неужто попрежнему будешь артачиться?
— Ну, ужъ это мое дло.
Дунька улыбнулась, зацпила изъ кучи обими руками пригоршню глины и вложила ее въ форму. Въ это время раздался звонокъ, призывающій рабочихъ къ обду.
XII
Застольная, большая сарайнаго вида комната, съ грязнымъ поломъ, срубленная изъ барочнаго
— Вдь вотъ винца-то выпьешь хоть чуточку, совсмъ особь статья выходитъ. Вотъ и башка посл вчерашняго трещать перестала и на ду потянуло, а много-ли мы съ тобой выпили-то? Всего на всего крючокъ, говорила Дунька Матрешк.
— Еще-бы… Не даромъ-же наши мужики опохмеляются, отвчала та.
— Много безобразно, а немножко выпить такъ куда какъ хорошо! продолжала Дунька. — Вдь я вотъ все утро словно изломанная работала, а теперь совсмъ полегчало и на душ стало чудесно.
— Хлбъ сыръ, хлбъ солодовый! слышится у мужчинъ, усвшихся около большихъ чашекъ. — Эй, матка! Смотри, какой хлбъ. Вс корки отстаютъ и самъ онъ ровно замазка. Ты смотри у насъ!
— А ужъ на хлбъ жальтесь хозяину. Такую муку прислалъ, что просто срамъ. Вся, вся солодовая, отрубей въ ней пропасть. Мучаешься, мучаешься съ хлбомъ — не выпекается да и что ты хочешь. Хоть плачь.
— Мука плоха, да и сама лнишься промшивать. Видишь, комки какіе!
— А ты приди прежде да посмотри, какъ я около тста-то ломаюсь, а потомъ и говори. Словно ломовая лошадь. Комки отъ подмочки. Мука подмоченная, въ ней ужъ комки-то. Словно желваки какіе свалялись. Да это еще послдняя мука, а новая, что хозяинъ прислалъ, такъ еще хуже. На стну ползете, когда изъ той муки хлбъ испеку. Я вотъ сегодня посл обда мсить тсто буду, такъ придите да посмотрите. Вы хозяина за бока, а не ко мн приставайте. Онъ вамъ муку поставляетъ. Мое дло сторона, не хочу я смутьянства, а только и мшки неполные, нтъ въ мшкахъ настоящаго вса.
— Зачмъ-же староста такую муку принимаетъ? Гд староста? Старосту сюда! Гд Демьянъ Уваровъ? раздавались голоса.
— А староста вашъ сегодня со вчерашняго безъ заднихъ ногъ валяется. И къ обду не явился, отвчала стряпуха. — Зачмъ такого выбираете? Сами виноваты.
— По боку Демьяна! По боку! Ну его, къ лшему въ болото! Новаго выберемъ, говорили мужики. — Подохнешь при его пріемк харчей.
— Да и слдуетъ, слдуетъ, подхватили женщины. — Вонъ щи-то какія! Ложкой ударь — пузырь не вскочитъ, а все изъ-за того, что солонину жилистую и тухлую принимаетъ. Ншто отъ сухой и тухлой солонины можетъ быть наваръ? А староста пьетъ да пьетъ. Вы допросите его прежде, на какіе шиши онъ пьетъ. Три дня въ недлю человкъ пьяный валяется, такъ, знамо дло, харчи не могутъ быть хороши. Ему на пропой нужно. Хозяинъ сунетъ ему при пріемк рубль-цлковый, такъ онъ и песокъ вмсто муки радъ принять. Щи… Ншто это щи? Да и матка-то тоже… И матку-то пора по ше!
— Ну, ужъ на счетъ щей, хадды, вы зарылись! Это вы врете! взвизгнула матка-стряпуха. — Понятное дло, кто съ воскресенья знки нальетъ, такъ тому какія хочешь щи подай, такъ он будутъ неладны. А щи вкусныя-превкусныя.
— Какъ ты смешь насъ пьянствомъ корить? Сама пьяница. Съ Демьяномъ-то старостой вы вмст и пьете, крикнула ей какая-то женщина.
— А ты видла? Ты замчала? Докажи, когда я была пьяна? подскочила къ ней стряпуха.
— Вчера подъ кустомъ сидла и съ Маланьей сороковку охолащивала.
— Сороковку-то на двоихъ? Господи Боже мой! Такъ вдь я не каторжная. И мн въ Христовъ праздникъ чуточку выпить надо. А что насчетъ щей, то прямо скажу: зарылись. Съ похмельной головы зарылись. Ужъ на счетъ хлба я ничего не скажу, а щи дай Богъ всякому… Сама куска не домъ, а артельный котелъ я берегу.
— Да, бережешь ты себ на сороковки. Хозяинъ сшильничаетъ, староста сшильничаетъ и утянетъ, матка хорошіе куски солонины на сторону продастъ, такъ ншто могутъ быть щи хорошія! кричали женщины.
Началась общая перебранка.
— Старосту по ше! Демьяна по ше! Будетъ ему насъ пропивать! Пусть Антипъ будетъ старостой! Антипъ божескій мужикъ. Онъ будетъ по божески… галдли на одномъ конц стола мужчины.
— Такой-же и Антипъ будетъ, ежели не хуже! Гд онъ, Антипъ-то? Тоже сегодня на работу не явился и въ трактир кутитъ, откликались съ другаго конца стола мужики. — Хозяина надо за бока. Подставь ему голову-то, такъ не то еще будетъ. Падалью станетъ кормить. Бери кусокъ солонины, бери кусокъ хлба. Прячь, ребята. Хозяинъ на заводъ придетъ, такъ мы ему эти куски въ носъ и сунемъ. Пусть фрикаделекъ-то пожуетъ. Муку ему обратно, солонину обратно!
— Капуста промозглая! визжали женщины.
— Все обратно! А много будетъ куражиться и не захочетъ обратно брать, такъ къ становому! Становому пожалимся! Пусть доктора вызываетъ, пусть освидтельствуетъ. А потомъ ходока выбрать да къ мировому. На то мировой есть. Я по заводамъ-то хожу десятый годъ, такъ ужъ эти порядки-то знаю, ораторствовалъ рыжій мужикъ. — Что хозяину-то въ зубы смотрть! Смотри ему въ зубы, такъ онъ на шею сядетъ и ноги свситъ.
— Фабричный инспекторъ еще, братцы, есть… Онъ обязанъ… напоминалъ кто-то.
— И фабричному инспектору прошеніе! продолжалъ рыжій мужикъ. — Солдатъ-Мухоморъ напишетъ. Онъ грамотный, тонко грамотный… Письма пишетъ, такъ какъ по маслу…
— Да и Зиновій напишетъ. Гд Зиновій?
— Я здсь! откликнулся молодой парень съ подстриженными усами и въ розовой ситцевой рубах.
— Напишешь?
— Въ лучшемъ вид напишу.
— Пиши. Завтра-же пиши. Мы тебя за это попоимъ пивомъ артелью.
Щи отхлебали и потянулись съ той-же посудой за кашей. Стряпуха наваливала въ чашки кашу-размазню, сваренную съ саломъ. Кашу тоже начали критиковать.