В час дня, Ваше превосходительство
Шрифт:
— Господин Атаров, когда вышли из зала, напомнил Лизавете, чтобы она знак «ОСТ» на плащик приколола: «Не дай бог патруль». А она весело так ответила: «Плевать я хотела на этот «ОСТ»!» Атаров вскорости запил, во хмелю был буен, кричал: «Казните меня! Погубил невинную душу!» Плакал, навзрыд.
Рыжеволосую Нонну сбила на Лейпцигерштрассе машина — сама виновата, не перебегай улицу где не положено.
Избавиться от Ильзы Керстень оказалось сложнее — немка! Дня за три до приезда фрау Белинберг Андрей Андреевич пригласил Ильзу к себе домой.
Какой между
Ильза била посуду, кричала: «Дурак!» Это слышал внизу охранник Полуянов: «Вот это баба!»
Пока подавали машину, выносили вещи, термосы — один с бульоном, второй с кофе, Ильза в передней рвалась к телефону. Хитрово крепко держал ее в объятиях. А от него вырваться невозможно не только даме — медведю. Провожать Ильзу поручили переводчику Виктору Адольфовичу Ресслеру, мужчине благородной наружности, с длинной шеей, барскими манерами, предельно вежливому.
Место для «ссылки» выбрали симпатичное — на берегу Баденского озера. Врачпсихиатр согласился держать Ильзу под наблюдением, пока это будет возможно.
Через двое суток Ресслер вернулся, доложил Хитрово:
— Отвез.
— Благодарю. Что это с вами? Кто вас так отделал?
Предельно вежливый переводчик, дворянин, джентльмен, сорвался:
— Вы бы попробовали поговорить с этой стервой!..
Фрау Белинберг, осмотрев квартиру жениха, решительно заявила:
— Все очень плохо, недостойно вашего положения. Будем менять.
И все же первый визит можно было бы считать для обеих сторон приятным, если бы не ворвалась Ильза Керстень. Черт дернул ее появиться, когда Хитрого куда-то вышел. Охранники не смогли задержать Ильзу, а возможно, и не хотели — они считали ее доброй бабой. Ильза вцепилась одной рукой Адели в волосы, другой часто-часто заколотила ее по щекам.
Власов с трудом оторвал любовницу от невесты. Ильза визжала, плевалась:
— Кацер! Старый кацер!..
Когда охранники выволакивали Керстень, она орала так, что слышно было на улице:
— Шлюха! Я тебе покажу, потаскуха!..
Около Адели хлопотал врач — она лежала, стиснув зубы, бледная до синевы. И надо же, именно в это время прикатил оберштурмбанфюрер Фердинанд. Увидев сестру в растерзанном виде — шиньон набоку, платье разорвано, — холодно сказал Власову:
— Мне очень неприятно, генерал, что вы не смогли избавить Адель от оскорблений.
Фрау Белинберг закрыла глаза, вздохнула и попросила брата:
— Увези меня отсюда.
Власов отдавал себе отчет, чем пахнет происшествие с Адель. Братец доложит кому следует! Друзей у Адели много, сама говорила, какие персоны в дом запросто заглядывали. Это, конечно, не столько к ней, сколько к мужу. Покойник, понятно, есть покойник, многие помнят лишь до кремации, и вдова не группенфюрер, а вдова, но все же нежелательный шум может возникнуть. Взяла злость на Ильзу Керстень: «Приперлась, стерва…» Хотя, если откровенно, фрау Белинберг не тот товар… Ильза — это товар! Не могла, дура, повременить… Сам бы приехал… А теперь жди неприятностей…
…Унтерштурмфюрер Макс Вейдеманн считал, что ему здорово повезло — сядь он рядом с шофером на свое обычное место, и панихиду служили бы не по группенфюреру Белинбергу, а по нему, переводчику Максу Вейдеманну. Но рядом с водителем сел группенфюрер, не предполагая, что машина наскочит на заложенную партизанами противотанковую шину. Как бы там ни было — герр Белинберг лежит в земле, а Макс ходит по земле, правда, с протезом вместо левой, оторванной ступни.
Сначала Вейдеманна освободили от дальнейшего пребывания во фронтовых частях, а затем уволили из СС совсем.
На первых порах это было прискорбно, огорчительно. Но Вейдеманн был баварец, а не пруссак, и, хотя к военной службе относился с уважением, он вскоре совершенно здраво рассудил, что совсем неплохо на память о группенфюрере СС Белинберге получить его имение, его неплохую картинную галерею. Мечты Макса сначала подогревались ласковыми взглядами Адели, а позднее и более ощутимыми знаками внимания.
И вдруг, черт его побери, появился жених — сбежавший от русских долговязый, очкастый генерал Власов!
Макс долго рассматривал портрет Власова в «Ангрифе» и жаловался своей маме: «Не понимаю, что она нашла в этом уроде!»
Еще не видя Власова, Макс заочно возненавидел его. Он еще надеялся, что помолвка, может быть, расстроится: не дадут разрешения, Адель одумается, наконец, ухлопают Власова…
Во многом, если не во всем, Макс винил Фердинанда: «Это ему, наверное, нужно!»
Боже мой, как обрадовался Макс, когда Фердинанд привез в имение грустную, покорную Адель с синяком под левым глазом. Боже ты мой, какой это был замечательный, чудесный вечер! Фердинанд уехал, а Макс и Адель остались вдвоем, не считая прислуги и многочисленных работниц со знаком «ОСТ» на груди.
Адель лежала на широкой супружеской кровати, привезенной Белинбергом из Франции, и молчала, только изредка просила Макса окунуть в примочку компрессную салфетку. А Макс говорил, говорил.
Макс ушел от Адели утром, больше чем когда-либо уверенный, что из управляющего имением он превратится в хозяина. В этот день он почти не хромал, ходил без палки.
Две недели счастья закончились катастрофой. Вечером Адель была мила, ласкова, а утром, снимая ночную рубашку, нанесла удар.
— Дорогой Макс, распорядитесь. Ко мне сегодня приедет генерал Власов.
Вейдеманн сначала подумал, что ослышался. Побледнев, спросил:
— Кто приедет?
— Я сказала — генерал Власов. — Глаза строгие, тон ледяной.
— Но вы же…
— Я надеюсь, Макс, что все будет приготовлено хорошо.
— Безусловно, фрау Белинберг, все будет достойно вас…
— Я не сомневалась, герр Вейдеманн.
Как досталось в этот день не только остгорничным, осткастелянше, остовощной бригаде, но и своим — поварихе Гертруде и кондитеру Розе!
В картинной галерее работали Козихина — личный номер 101427 и Рябинина — номер 113716. Обе в синих халатах, в белых нитяных чулках — фрау Белинберг запретила восточным работницам входить в дом в своей одежде.