В час дня, Ваше превосходительство
Шрифт:
Некоторые из преступников, доведенные натиском советских армий до полубезумного состояния, не вылезали из глубоких подземных канцелярий; иные хватали чемоданы, набивали награбленным золотом; другие искали хотя бы малейшую возможность пробраться на Запад, справедливо рассуждая, что там их ждут тоже неприятности, но, во всяком случае, не смерть; четвертые, пятые — их было великое множество — надеялись на новое мощное оружие, которое обещал герр Геббельс…
Уже известно было миру о Бабьем Яре и Треблинке, о душегубках в Краснодаре и Харькове. Советские армии стояли на подступах к Освенциму и Майданеку — оставалось совсем
Понимая, что за все — за вероломное нападение, разрушенные города, поруганные национальные святыни, за опустошенную, выжженную землю, за мученическую смерть миллионов ни в чем не повинных людей — за все придется отвечать, все они — рамеры, гессы, барановски, не говоря уже о Гитлере, Геринге, Гиммлере, Геббельсе, Розенберге, — все они и другие, менее известные военные преступники, а их было в Германии много, страшились продвижения Советской Армии, боялись ее, как волки боятся огня, потому что отчетливо представляли — близится возмездие.
Они сопротивлялись всеми доступными им средствами, увлекая в эту страшную и уже, по сути дела, безнадежную для них битву сотни тысяч немецких солдат, стариков, женщин и детей.
Некоторые из этих людей были обмануты, другие ослеплены, третьи, став соучастниками, исполнителями преступлений, не могли уже выйти из этой страшной, смертельной игры. Пожалуй, больше, чем немцы, боялись продвижения Советской Армии главари изменников Родины. У них был один-единственный выход — убежать на Запад, где они ценой новых предательств, подлостей могли сохранить свою жизнь. У тех, кто пошел с ними, был еще один выход — сложить оружие и на коленях просить у своего народа прощения. Но многие из них вместо этого готовились к боям.
Накануне нового, 1945 года Власов получил телеграмму:
«От рейхсфюрера СС. Генералу Власову.
Фюрер назначил Вас со дня подписания этого приказа командующим 600-й и 700й русскими дивизиями. Одновременно на Вас будет возложено верховное командование всеми новыми формированиями и перегруппирующимися русскими соединениями.
За Вами будет признано дисциплинарное право верховного главнокомандующего и одновременно право производства в офицерские чины, вплоть до подполковника.
Производство в полковники и генералы происходит по согласованию с начальником главного управления СС, по существующему для Великогерманской империи положению.
Генрих Гиммлер».
Все было яснее ясного — будущие дивизии Власова заранее включались в войска СС и полностью находились в распоряжении Гиммлера и Кальтенбруннера.
Оставалось лишь присвоить «командующему» звание группенфюрера, но это было неприемлемо для немцев — хоть и предатель, но все же по национальности русский.
Вскоре пришло извещение Геринга о разрешении сформировать военно-воздушные силы «РОА». Он обещал всяческую поддержку и вооружение. Командующим ВВС «РОА» Геринг «попросил» утвердить Виктора Мальцева, когда-то служившего в советской авиации, уволенного за неблаговидные поступки в запас и работавшего перед войной директором Ялтинского санатория «Аэрофлот», того самого Мальцева, который при немцах стал бургомистром Ялты.
В начале января меня вызвал Трухин и познакомил с приказом Власова: «Формирование первой моей дивизии (по немецкому счету 600-й) поручаю полковнику Буняченко. Приказываю включить в состав дивизии бригаду СС, которой ранее командовал генерал Каминский».
— Отправляйтесь в Гейдерберк. Туда прибыла эта бригада. Помогите Буняченко разобраться, кто из бригады на что способен. По приезде доложите мне.
Я попросил у Трухина разрешения захватить с собой кого-нибудь из работников штаба.
— Одному мне трудно будет, господин генерал.
Трухин разрешил, и я взял с собой моего верного помощника Семена Рябова.
Так я узнал, кто такой «генерал Каминский» и что представляла собой его «бригада СС».
До войны в городе Локоть в теплотехническом техникуме был преподаватель Константин Воскобойников, а на спирто-водочном заводе работал инженер Бронислав Каминский.
Жили, ни у кого не вызывая подозрений. Никто не знал, что оба они люто ненавидят Советскую власть. Неизвестно, были ли они знакомы, по всей вероятности, были, не так уж велик Локоть, чтобы два специалиста не знали друг друга.
Как только немцы летом 1941 года заняли Локоть, Воскобойников явился к командиру гитлеровской части и рассказал, что он бывший белый офицер, долго жил в Москве и Горьком по подложным документам, ухитрился даже закончить высшее учебное заведение с этими документами и вот теперь рад верой и правдой служить Адольфу Гитлеру. Воскобойникова назначили бургомистром. В помощники себе он взял Каминского.
Первое, что сделал Воскобойников, — создал трибунал для расправы с коммунистами и комсомольцами, советскими работниками. Он не щадил никого, в том числе и своих бывших учеников.
Восьмого января 1942 года Воскобойников вышел из дому — он направлялся на обед к связному немецкому офицеру при городской управе обер-лейтенанту Конфельду. К Воскобойникову подошел человек в мохнатой папахе. Еще двое стояли чуть поодаль, мирно беседовали с охраной.
Тот, что в папахе, вежливо остановил:
— Разрешите, господин бургомистр…
— Что тебе? — торопливо ответил Воскобойников. — Говори скорее.
И открыл дверцу машины.
— Вам просили передать, что вы за измену Родине приговорены к смерти…
Воскобойников от страха лишился речи. Партизан спокойно продолжал:
— Приговор привести в исполнение поручено мне!
И разрядил в предателя трофейный парабеллум. Двое его товарищей побежали к машине, бросив в охрану гранаты. Да охрана и не пыталась вмешиваться — те, кто уцелел от взрыва, бросились наутек.
Прибывшие на место происшествия помощник бургомистра господин Каминский, обер-лейтенант Конфельд, начальник полиции Покровский, начальник военноследственного отдела Працюк, председатель военного трибунала Самсонов, полицаи долго не рисковали подняться в управу — в коридоре висело объявление: «Ну, кто еще хочет на тот свет? Поможем!»