В черной жаркой Африке …
Шрифт:
— Ну, значит, все в сборе, — хитро сказал Петров ровным голосом. — Командир подразделения, командир действовавшей группы и прикомандированный специалист… С кого начать, орлы вы наши боевые? Кому первому вставить фитиля на полметра, вашу мать? — он обвел всех по очереди тяжелым, неприязненным взглядом. — Что-то никто не разевает рот и не трещит о своей экстерриториальности… Ну да, я прекрасно знаю, что ваша шарага…
— Подразделение, товарищ генерал-майор, — поправил командир пловцов.
— Мы с гонором? — усмехнулся уголком рта Петров. — Ну да, я знаю, что ваше подразделение абсолютно никому здесь не подчиняется, даже гэвээсу. Подчиняется оно исключительно… кому, я запамятовал?..
— Главному штабу Военно-Морского Флота, — тем же бесстрастным тоном доложил наш командир.
Спасибо, что напомнили, а то я запамятовал… — и Петров неожиданно улыбнулся во весь рот, но без малейшей доброты в глазах. — А хорошо вы устроились, ребятки, ага? Не подчиняетесь тут ровным счетом никому, сами себе хозяева. Захотели погулять — погуляли, захотели пострелять — постреляли, и ни одна живая душа не имеет права спрашивать, с чего это вам вздумалось… Лафа! Мне бы так… А вы, часом не забыли, товарищи офицеры, что военно-морской флот — не какая-то там лейб-кампанская рота, а неотъемлемая часть советских Вооруженных Сил? Не слышу ответа.
— Никак нет, товарищ генерал-майор. Не забыли.
— Ну, значит, не совсем еще пропащие… — ухмыльнулся генерал уже откровенно враждебно.
Я прекрасно понимал, что тут много намешано: дело не только в злополучной истории с судном, но и в некоторых чертовски стародавних армейских сложностях. Дело и не в том, что генерал — сухопутчик, а они — флотские. Нет на свете такого генерала, которому нравилось бы, что на подвластной ему территории, во вверенном ему гарнизоне обитает шарага, над которой генерал не имеет ни малейшей власти и ровным счетом ничего приказать не может. Поскольку такое положение установлено заоблачными верхами, оспаривать его генерал не может, ставить палки в колеса не имеет права, ибо чревато — но подсознательно будет испытывать нешуточное раздражение. Тут дай только повод… А повод есть… А повод-то и появился…
— Вы, кажется, сказать что-то хотите? — ухмыльнулся Петров. — Извольте…
— Я, собственно, хотел бы знать, в чем причина этого вызова… и такого тона, — отчеканил наш старший.
То есть вы у нас — невинное дитятко? — хмыкнул генерал. — Дитятки невинные, вы ведь не варенье без спросу съели. Вы напали на судно с экипажем из кубинских военнослужащих, совершавших засекреченный рейс, причем один из военнослужащих был вами убит… Мало того: исключительно по вашей инициативе в эту историю была втянута группа кубинского спецназа, в результате боя потерявшая одного человека убитым и двух ранеными… Хорошее вареньице получается. И ведь никто из вас не будет отдуваться… Объясняться с командующим кубинским контингентом придется главному военному советнику… По-хорошему, за такие фокусы погоны обрывать полагается, если не хуже… В такой истории всегда полагается искать виновных, — он перевел тяжелый взгляд на меня. — Менее всего виноват, сдается мне, прикомандированный лейтенант — ему поставили задачу, он дисциплинированно выполнил.
Меня так и подмывало ляпнуть: «Вот спасибочки, милостивец!» Но я, конечно, промолчал, как положено в таких случаях, придавая лицу выражение некоторой тупости.
— А вот с вами, товарищи командиры, обстоит несколько потяжелее, — продолжал генерал. — Командир подразделения санкционировал операцию, а данный товарищ, — как раз и был инициатором данной операции по каким-то секретным соображениям, о которых простым смертным и знать нельзя…
— С политической точки зрения дело выглядит весьма… гадостно, — хорошо поставленным, характерно вкрадчивым голосом сказал генерал Иванов. — В результате ваших непродуманных действий погибли двое военнослужащих братской армии и двое ранено. Непростительная оплошность для людей вашего рода занятий, командиры…
— Насколько нам известно, товарищ генерал-майор, за время пребывания в стране советских и кубинских… советников из-за разного личного рода несогласованностей четырежды оружие применялось против своих, в результате чего погибли двое советских военнослужащих, двое кубинских и шестеро ангольских…
— Вы считаете, что это вас оправдывает?
— Я просто хочу сказать, что трагические недоразумения неизбежны.
— Вы член партии?
— Разумеется.
В таком случае, хотел бы напомнить, — так же вкрадчиво сказал Иванов. — На случай, если вы забыли. Существует единое Главное политическое управление Советской Армии и Военно-Морского Флота… Охватывающее, разумеется, и ваш Главный штаб… Вы прекрасно понимаете, что я обязан информировать вышестоящие инстанции о ваших подвигах. Бросающих тень на советско-кубинское сотрудничество, дискредитирующее нашу деятельность в этой стране…
«Этот проинформирует, — подумал я. — Этот доложит так, что мало не покажется…». Решительно вклинился Петров:
— Позвольте уж попроще… Писать мы будем. Писать придется. Не знаю, как вы там будете решать с вашим начальством, но первыми придется отписываться нам. И первые шишки посыплются на гэвээса и на нас, поскольку командуем здесь мы. И что прикажете делать? Опустить глаза, как нашкодившие школьники, и лепетать: мы, дескать, не при чем, у нас тут, знаете ли, обосновались бравые морские волки, которые никому не подчиняются и творят, что хотят… и как мы в таком случае будем выглядеть? И кем? Поставьте себя на наше место: вы бы стали ныть этаким макаром? Судя по молчанию, вряд ли…
— Чего же вы все-таки от нас хотите, товарищ генерал-майор? — спокойно спросил старший группы.
— Хоть чего-то, — сказал Петров, насупясь. — Хоть какой-то конкретики, которая может сойти за оправдание. Я не имею права лезть в ваши секреты, это азбука. Но хоть что-то я должен буду сказать кубинцам…
Пожалуй, — кивнул командир. — Кубинцам можно сказать следующее: вся эта трагическая случайность произошла оттого, что по агентурной линии нас неправильно информировали. Может быть, это было сделано неумышленно. Может быть, имела место провокация. Все это чистая правда…
— Другими словами, вы публично расписываетесь в собственной некомпетентности? — с улыбочкой спросил генерал-замполит. — Признаете, что не смогли отличить провокацию от правдивой информации? Это, конечно, не политическое упущение — но это серьезнейшее служебное упущение… Скажу вам откровенно, как коммунист коммунисту — это я тоже намерен отразить должным образом, когда буду составлять докладную…
— Это, конечно, мое личное мнение, но вашему командованию следовало бы тщательнее подходить к отбору офицеров, направляемых в столь сложный регион… — сказал Иванов с самодовольной уверенностью в себе.
— Действия командования обсуждать не приучен, — кратко ответил командир.
— И совершенно правильно, — буркнул Иванов, заглянул в лежащую перед ним бумажку. — Вы, надеюсь, поняли главное? Ваши действия получат там, — он величаво направил указательный палец в потолок — крайне негативную оценку и с военной, и с политической точки зрения, о чем должен вас честно и открыто предупредить… — он снова глянул в бумажку. — Да и с моральным обликом, как мне докладывают, у вас обстоит не лучшим образом… Лейтенант Кузнецов…