В Чудове
Шрифт:
— Пожалуй… — сказал я. — Да вот прежде смотрителя надо хорошенько повернуть.
Подойдя к окошку, отворил я форточку и крикнул: «смотритель!»
Раз крикнул, два крикнул, три крикнул: ни духу ни послушания. Ровно все вымерли. А слышно: чуть-чуть копошатся.
— Что горячишься? — гнусит старик. — Аль крепко надо спешить? Зазноба, что ли?
— Некуда мне спешить, а досадно, что смотритель порядков не знает: проезжающих нет, а он лошадей не дает… Вам ведь парочку?
— Да, парочку. Я все на парочке
— Что ж это он? И глаз не кажет! — с досадой говорю я про смотрителя.
— Не кипятись. Успеешь, мой друг. Выпей-ка лучше чайку стаканчик.
И, вынув из обитого тюленьей шкурой погребца граненый стакан, налил чаем и придвинул ко мне.
— С прикуской пьешь, али внакладку?
— Внакладку.
— Как же тебе не внакладку? Богат! Помещик! — И положил сахару в мой стакан.
— А что, мой друг, — спросил он, немного помолчав: — служишь, что ли?
— Теперь не служу.
— Что ж так?
— Да так, по грамоте о вольности дворянства. «Хочем — служим, хочем — нет».
— Гм! Что ж поделываешь?
— Да ничего не делаю.
— Уж будто и ничего? В Петербург-от зачем ездил?
— Не по своему делу, — отвечаю, прихлебывая чай.
— По чьему же?
— Соседа по деревне — Приклонского Андрея Петровича.
— Что же у него за дела?
— Самые поганые, — говорю, — по откупам да по заводу винокуренному.
— Гм! Что ж за дела такие?
— Хорошенько-то и не знаю. Мое дело было справки взять да кой-кому руки смазать.
— Что ж, смазал?
— Смазал.
— И пошло дело?
— Еще как пошло-то!
— Гм! А где смазывал?
— Известно где! — И сказал, где смазывал.
— Гм! И взяли?
— Еще бы не взять!
— И не поморщились?
— Не ежа, чать, в руки-то совал, а деньги. Зачем же морщиться?
— Гм! Выпей еще стаканчик.
— Выпью. А сами-то вы откуда будете? — спрашиваю я у него.
— Недальный. Тоже помещик.
— Новгородский?
— Новгородский. Вот недалеко отсюда деревнюшка у меня есть.
— А едете откуда?
— Неподалеку отсюда по делишкам ездил… А как твое имечко святое?
— Иван.
— По батюшке-то как звать?
— Кондратьич.
— А фамилия какая?
— Рыбников.
— Как же это ты, друг мой, Иван Кондратьич, дельцо-то сладил? Говорят, винное дело мудреное. Разве сам прежде кабацкой частью занимался?
— Не бывал я по кабацкой части и не буду… Не дворянское дело… Да что это однако здесь за смотритель? Вот я поверну его по-своему!
И пошел было к дверям.
— Да ты крикни опять его в форточку. Авось услышит, — гнусит старик.
— И в самом деле, — молвил я.
Кричал-кричал я в форточку, и грозил смотрителю, и ругался — ответа нет как нет. А под окном шушукают.
— Ицка! — крикнул я.
Молчат.
— Ицка! Ицка!
— Что у тебя там за Ицка такой? — спрашивает старик.
— Жиденок.
— Как жиденок?
— Да так жиденок. Жидом родился, так и значит жид.
— Гм! Что ж он тут делает?
— Да со мной едет.
— И в Петербурге был?
— И в Петербурге был.
— Жид-от?
— Да! А что?
— Паспорта разве не спрашивали?
— Зачем паспорт? Ицка у меня за крепостного дворового человека.
— Гм! Как же это ты, Иван Кондратьич, на такое дело решился?
— Отчего ж не решиться? Не я первый, не я последний. А я бы еще стаканчик выпил.
— Пей, Иван Кондратьич, пей, мой друг!
И старик налил мне еще стакан чаю.
— Ну что, как у вас в губернии?
— Ничего, слава богу!
— Урожай хороший?
— Порядочный.
— В вашей губернии народ зажиточный, мужики богатые?
— Исправный народ, — ответил я. — Не то, что здесь.
— А здесь разве тебе не нравится?
— Нет, не нравится.
— Чем же не нравится?
— Да как же это? Всех мужиков в солдаты хотят поворотить. Штабов да казарм вокруг Новгорода настроили — одно только стеснение. Мужику дай простор, он и будет исправен. А это на что похоже?
— Что ж тут нехорошего? — спросил старик, немножко насупившись. — Молод еще ты, сударь, так рассуждать!.. Над этим делом работали умы государственные.
— Черта с два!.. Государственные умы!.. Еще здешний, а не знаете, что тут Аракчеев всем ворочает.
— Так Аракчеев, по-твоему, не государственный человек? — глухо и как бы с одышкой прогнусил старик.
— Далеко кулику до Петрова дня!.. Да что об этом дьяволе толковать! Налейте-ка лучше еще стаканчик. А я вас за то отличной пуляркой угощу. Вот только Ицку кликну.
— Не суетись, мой друг. Подожди — успеешь. Ведь нам с тобой торопиться некуда. Потолкуем пока.
— Зачем же из пустого в порожнее переливать да время даром терять? Закусим и марш: вы в деревню, а я в Москву белокаменную.
— А что ж, Иван Кондратьич, в вашей-то губернии, без Аракчеева, разве легче житье-то?
— У нас, батюшка, свои Аракчеевы есть… Чинами только не выше, а то б и почище его были.
— Кто ж это такие?
— А хоть исправники, например… Что они теперь творят!.. У мертвого волос дыбом станет.
— Что ж такое?
— Да хотя бы насчет березок. Какому-то черту пришло в голову березками дороги обсаживать.
— Эта мысль тоже графа Аракчеева!
— Должно быть, что так… Хорошему человеку придет ли на ум такая штука? Теперь мужик летом, чем бы на пашне работать, береги каждую березку, окапывай ее, очищай; подсохнет — новую сади… Лист на которой чуть пожелтеет — поливай ее, либо новую сади. Одна покормка земской полиции чего станет?.. Березки-то, известно дело, не вырастут, а по двадцати копеек с дерева уж собрано.