В дебрях Африки
Шрифт:
Пройдя еще несколько минут, мы дошли до спуска с высокого плато и близ небольшой деревеньки сделали привал с целью осмотреться, записать показания анероида и обсудить, что теперь делать.
Пока люди вокруг меня веселились, плясали, приставали ко мне с поздравлениями и не могли надивиться, как я угадал и привел их "на то самое место", сам я чувствовал себя далеко не спокойным и не довольным. Дрожь пробирала меня при мысли, как мало шансов на то, чтобы в этой стране можно было достать лодку, годную для плавания по тревожным водам озера Альберта. Как ни напрягал я зрение, как ни всматривался в зрительную трубу, ни на всем пространстве обширной равнины, ни на склонах, ни по берегам озера не видно было ни одного челнока и ни одного дерева настолько крупных размеров, чтобы из него можно было выдолбить челнок. Тут впервые встала передо мною мысль: неужели понапрасну шли мы сюда столько времени, неужели все эти труды, лишения, беспрестанные стычки и гибель стольких жизней пропадут даром?.. А вокруг меня, между тем, слышались вздохи облегчения, и на каждых устах трепетали благочестивые слова: "Славу богу!"
Может быть, представится еще возможность купить челнок, выменять его на медные прутья и красное сукно. В самом деле, было бы уже слишком тяжело, если бы все наши труды оказались тщетными.
Я смотрел на окружающий пейзаж и думал, что это вовсе не то, чего я ожидал. Я плавал вокруг всего озера Виктория-Ньянца и вокруг Танганьики, я видел Мута-Нзиге с плато, подобного этому, и на каждом из этих озер можно было достать челноки; а у Виктории-Ньянцы и Танганьики нетрудно было отыскать дерево, настолько крупное, чтобы сделать из него челнок. Здесь же я видел перед собой километров на тридцать обнаженные склоны, усеянные глыбами камня, изборожденные глубокими и крутыми ущельями и ручьями, по берегам которых виднелись жидкие каймы жалких кустов; в промежутках между ущельями крутые склоны были покрыты либо щебнем, либо грубой зеленой травой.
Между подножьем этих длинных склонов и самим озером пролегала равнина километров в 8 или 10 шириной и до 30 км в длину, казавшаяся чрезвычайно живописной с той высоты, на которой мы теперь находились. Она была похожа на обширный парк, но только шатры у деревьев были так широки и развесисты, что нельзя было ожидать у них стволов желательной толщины. Мне казалось, что это все вероятно, акации, терновники или просто кусты, которые для наших целей вовсе не годились.
Анероиды показывали, что мы находимся на высоте 1 500 м над уровнем моря. Островок, нанесенный на карте Мэзона по компасу на восток-юго-восток от Кавалли, должен быть в 10 км от нашей позиции. Разложив перед собою карту Ньянцы, составленную полковником Мэзоном, мы сравнивали ее с тем, что так величаво раскинулось на 750 м ниже нас, и принуждены были сознаться, что эта карта сделана замечательно точно. Единственные замеченные нами погрешности состояли в том, что не нанесены на карту несколько незначительных островков, да пропущены два или три зубца береговой линии озера, вдающиеся в необычайно низкую равнину, образующую южную оконечность Ньянцы.
Я часто дивился описанию Самуэля Беккера, подчеркивавшего необыкновенное протяжение озера Альберта-Ньянца к юго-западу; особенно удивительно казалось мне это описание после того, как полковник Мэзон так бесцеремонно обкромсал его «безграничность»; но теперь я чистосердечно сознаюсь, что сочувствую С. Беккеру, невзирая на упомянутую таинственную операцию Мэзона. Если бы озеро Альберта простиралось хоть вплоть до Хартума, едва ли оно могло бы произвести на нас более сильное впечатление. Вид на такое пространство воды с гор поистине грандиозен и как-то возвышает душу. Озеро даже в самом узком своем конце имеет значительное протяжение, а когда следишь глазами за очертанием его гористых берегов, впечатление ширины и простора быстро возрастает; серебристый цвет прибрежных мелководий вскоре переходит в темную лазурь океана, расходящаяся линия береговых гор постепенно сливается с бледно-голубым небом, все очертания тают и на северо-восточном горизонте представляют однообразную синеву бесконечной дали.
Наш обсервационный пункт находится под 1°23 северной широты. По компасу восточный конец озера обращен на юго-восток, а западный на юго-юго-восток. Между этими двумя оконечностями пять заливов, из которых один вдается в материк на три километра южнее прочих.
Плоскогорье Униоро представляло почти сплошную равнину, насколько можно было судить отсюда; дальнейший вид на него заслонялся от нас высоким мысом, вдававшимся в озеро с западной стороны. Между этими двумя высокими странами, т. е. плоскогорьем Униоро с востока и гористым берегом с запада, к югу от озера простиралась широкая и низкая равнина, которая в прежние, но очень отдаленные времена, наверное, была под водами озера, теперь же она представляет совершенно сухую, твердую поверхность, одетую грубою травой, слегка подымающуюся по мере своего удаления к югу и, наконец, поросшую колючим кустарником, акацией и терновником, подобно тому уступу, который был непосредственно под нами.
Отдохнув 20 минут, мы начали спускаться к озеру. Но прежде чем арьергард под начальством лейтенанта Стэрса тронулся с места, туземцы собрались толпой, равной нам по числу, и едва наши передние люди успели спуститься на сотню метров, как дикари уже окружили караван с тыла, и Стэрс вынужден был пустить вход ружья. Снизу нам видно было, как туземцы рассыпаются по крутому спуску и следуют за караваном с обоих флангов.
Подползая все ближе к своим жертвам и осыпая их градом стрел, дикари кричали: "Ку-ля-ля ге-ге-льо!" То есть: "Где заночуете нынче? Не видите, что вы окружены? Вот вы и попались, куда нам нужно было!" Наши люди, нимало не смущаясь, отвечали им: "Где мы заночуем нынче, туда вы не посмеете притти, а коли мы попались туда, куда вам нужно, что же вы не подходите сразу?"
Хотя стрельба с обеих сторон была усердная, но мало кого задевала; слишком неудобно было целиться на такой крутизне. С нашей стороны только один был ранен стрелой. Но эта стычка поддержала бодрость и оживленное настроение. Будь мы без вьюков и не такие усталые, немногие из наших противников уползли бы обратно на гору.
В продолжение трех часов мы спускались, останавливаясь каждые пятнадцать минут, чтобы отбиваться от туземцев, которые в числе сорока человек сопровождали нас до самой равнины.
В километре от подошвы горы мы перешли через ручей, слегка солоноватый и прорывший себе очень глубокое русло, окаймленное с обоих берегов крутыми, даже в некоторых местах отвесными, каменистыми стенами до 15 м высотой. На краю одной из таких стен мы и устроили себе лагерь, с одной стороны совершенно неприступный, а с другой — мы тотчас вывели полукругом крепкую ограду из кустов и разного материала, собранного в опустевшей соседней деревушке. Заметив, что туземцы тоже сошли на равнину, и полагая, что они замышляют напасть на нас ночью, мы расставили впереди, на некотором расстоянии от лагеря, целую цепь часовых, спрятав их в высокой траве.
Час спустя после наступления темноты шайка туземцев попыталась атаковать нас, но была до крайности удивлена тем, что с одного конца нашей передовой линии до другого была встречена ружейным огнем.
Так кончился этот трудовой день, и мы вполне заслужили наступивший затем отдых.
Придя на место ночевки, мы не забыли справиться с показаниями анероидов: оказалось, что мы расположились лагерем на 675 м ниже нашего обсервационного пункта на краю плато.
14 декабря мы покинули подножье высокого побережья и прошли 8 км поперек равнины, мягким склоном спускавшейся к озеру. По дороге мы самым тщательным образом высматривали по всему жидкому лесу, нет ли тут хоть одного дерева, годного на устройство челнока; но, исключая акаций, тамариндов и колючего кустарника, ровно ничего не было, — это доказывало, что хотя почва достаточно сильна для произведения плотной древесины, но настолько богата солями и щелочами, что для настоящей тропической растительности непригодна.
Мы все-таки надеялись склонить каких-нибудь туземцев уступить нам лодку, а кроме того считали вероятным, что Эмин-паша побывал уже в южном конце озера и сделал распоряжение относительно того, чтобы местное население приняло нас как следует; в противном случае все-таки мы сами имели право на время взять у них челнок.
Километра за два от озера мы услышали, что неподалеку от нас в лесу кто-то рубит кусты. Мы остановились и все замолчали, а переводчик окликнул рубившего и, обратившись к нему с приветствием, попросил ответить нам. Десять минут мы простояли безмолвно, покуда неизвестное лицо, оказавшееся женщиной, удостоило ответом. Но тут, в первый раз за все мое пребывание в Африке, мы услышали такую бесстыдную ругань, на какую способны, по преданию, одни лишь торговки рыбой. Пришлось отказаться от дальнейшей беседы с такой бессовестной бабой.