В дебрях Африки
Шрифт:
После полудня гавиру нарядили в яркопунцовое сукно лучшего сорта, и старшины торжественно повели его вокруг всего лагеря, поочередно представляя ему каждый из своих отрядов и воздавая ему всяческие почести. Потом ему показали зеркало, которое привело его и всех его старшин в не описанное изумление и даже страх. Они приняли отражение своих физиономий за вражеское племя, подымающееся из земли против них, и, отскакивая от зеркала, становились от него подальше, в выжидательной позе; однако, видя, что мы не трогаемся с места, и желая узнать, что же это было за видение — столько черных лиц сразу — они на цыпочках подошли опять. Зеркало уже было положено обратно в шкатулку, но, видя их вопросительные лица, я снова вынул зеркало, и они стали пристально смотреть в него, а через минуту перешептывались: "Что это, как они похожи на нас!" Тогда я сказал им, что это отражение их собственных чрезвычайно привлекательных черт, и Мпинга, очень польщенный моим комплиментом, вспыхнул темным румянцем. Видя, что он уже перестал бояться, я передал зеркало в его руки, и тогда любопытно было посмотреть, как быстро возрастало тщеславие этих людей: старшины стеснились вокруг него и, заглядывая в зеркало, с удовольствием замечали, как оно точно воспроизводит каждую особенность их физиономий.
Узанза — обнаженная высокая равнина, со всех сторон совершенно открытая и жестоко обвеваемая ветрами, — долго будет нам памятна. Когда солнце село, с озера подул холодный ветер, пронизавший нас насквозь. Мы привыкли к ровной температуре густых лесов, и притом у нас осталось очень мало платья. Один из офицеров надел непромокаемый плащ, другой накинул пальто, но ветер все-таки продувал нас до костей. Только и возможно было согреться в уютных, ульеобразных шалашах бавиров, куда мы и залезли без церемоний.
Вместо того чтобы итти нашей старой дорогой к озеру, мы направились на северо-восток, к селению Кавалли, где по слухам находился таинственный пакет. Бесчисленные стада скота, проходя по этим равнинам, обгрызли траву, которая была очень коротка, но так густа, что совсем не видно было земли, что делало луга похожими на ровные садовые лужайки, если бы не маленькие каньоны, прорытые дождями.
Пока мы шли по этой цветущей стране, встречая повсюду гостеприимство, привет и ласку от добродушных бавиров, мы думали о том, как все это не похоже на те декабрьские дни, когда мы подвигались среди кричавших, ревевших и бесновавшихся бавиров, бабиасси и балеггов, которые поднимали против нас всех соседей и советовали им истреблять нас. Мы вспоминали, как солнце играло то на острых копьях, то на длинных стрелах, летевших нам навстречу. А теперь впереди нашего авангарда шло 157 человек бавиров, да столько же за арьергардом, а все наши девяносто вьюков распределены между добровольными носильщиками, считавшими за большую честь тащить на себе багаж тех самых людей, которых они еще так недавно и безжалостно преследовали.
Когда наша многочисленная колонна подошла к колючей зерибе селения Кавалли, оттуда вскоре вышел старшина, красивый молодой мхума с правильными чертами лица, высокий, стройный, спокойный, величавый и тотчас повел нас показать место, где мы можем устроить лагерь. Тем кто пожелал искать убежище в деревне, он позволял селиться где угодно. Когда я спросил про пакет от Малиджу, он отдал его мне, говоря, что только двое молодых людей из всего племени знали о его существовании, и с беспокойством спрашивал, правильно ли он сделал, что так долго хранил это дело втайне?
Развязав обложку из американской клеенки, я вынул из нее следующее письмо:
"Любезный сэр, так как до меня дошли слухи, что около южной части озера появились белые люди, я прибыл сюда лично, чтобы собрать сведения. Я прошел до самой дальней оконечности озера, какая доступна пароходу, но понапрасну: местное население ужасно боится Каба-Реги, и старшинам приказано скрывать все, что бы они ни узнали.
Сегодня, однакоже, приходил человек от вождя Мпигвы, из страны Ньямсасси, и рассказывал, что жена этого вождя видела вас на своей родине, в Ундуссуме, а сам вождь предлагает мне написать к вам письмо, которое он берется вам доставить. Поэтому я посылаю вместе с гонцом одного из наших союзников вождя Мого к вождю Мпигве с просьбой послать Мого и это мое письмо, а также и другое — по-арабски — к вам, или же Мого задержать, а письма все-таки послать вперед.
Будьте так любезны, если это письмо дойдет до вас, останьтесь там, где оно вас застанет, и известите меня письменно — или одному из ваших поручите написать — как для вас желательнее.
Я могу сам приехать к Мпигве, а мой пароход и лодки могли бы перевезти вас сюда. Как только придет от вас письмо или гонец, я тотчас выеду в Ньямсасси, и оттуда мы можем сговориться насчет дальнейших планов.
Остерегайтесь людей Каба-Реги! Он-таки вытеснил капитана Казати.
Пользуюсь случаем, любезный сэр, уверить вас в своей глубочайшей преданности.
Доктор Эмин.
Тунгуру (близ озера Альберта).
25 марта 1888 г. 8 часов вечера".
Это письмо было дословно переведено и прочитано нашим людям, которые совсем обезумели от восторга. Не менее их были довольны и жители Кавалли, хотя и не так шумно выражавшие свою радость; но они видели, что причиной нашего благополучия был тот самый пакет, который они так тщательно охраняли.
Многие вожди прислали нам даром съестных припасов, и я просил Мбиассй оповестить в ближайших округах, что я с благодарностью приму подарки от каждого племени или рода.
20 апреля я отрядил мистера Джефсона и доктора Пэрка с пятьюдесятью ружьями и двумя проводниками (уроженцами Кавалли) конвоировать наш стальной вельбот «Аванс» к озеру. Проводники сказали мне, что ставка Мсуа только в двух днях плавания вдоль западного берега. Я вручил Джефсону следующее письмо к Эмину-паше:
"18 апреля 1888 г.
Любезный сэр!
Ваше письмо передано мне третьего дня вождем Мбиассй в Кавалли (на плоскогорье) и всем нам оно доставило великое удовольствие.
Из Занзибара я послал вам через носильщиков, направлявшихся в Уганду, длинное письмо, в котором излагал цель моей миссии и мои намерения. На тот случай, если оно не дошло до вас, передам здесь вкратце его содержание. Я сообщал вам, во-первых, что согласно инструкциям Лондонского комитета по оказанию помощи я веду вам на помощь экспедицию. Половину фонда на это предприятие дало египетское правительство, а другая половина собрана по подписке вашими друзьями в Англии.
Я сообщал вам, что египетское правительство поручило мне вывезти вас из Африки, если вы пожелаете ее покинуть; в случае же, если не пожелаете, рекомендовало мне предоставить вам все принесенные для вас боевые припасы и сказать вам, что с того времени вы и ваши подчиненные можете не считать себя на службе у Египта и выдача вам жалования с того дня прекращается. Если же вы согласны выехать из Африки, то жалование вам, офицерам и нижним чинам будет итти до тех пор, пока вы прибудете в Египет.
Далее я сообщал вам, что из бея вы произведены в паши.
Так как в Уганде население враждебно настроено и по другим политическим соображениям — я направляюсь к вам через Конго и выбираю конечным пунктом своего путешествия Кавалли.
Полагаю, что это письмо не дошло до вас потому, что когда я пришел в Кавалли, местное население о вас не имело понятия, хотя отлично помнило Мэзона, побывавшего здесь десять лет назад.
Мы пришли сюда в первый раз 14 декабря прошлого года и по дороге выдержали несколько отчаянных нападений. Мы два дня пробыли на берегах озера близ Кавалли, стараясь от каждого попадавшегося нам туземца выведать, не знают ли они чего о вас, но везде нам отвечали отрицательно. Так как свою лодку мы покинули в лесу, за целый месяц пути отсюда, а челнока ни купить, ни силой достать не удалось, мы решились возвратиться назад, взять свой вельбот и принести его на Ньянцу. Все это мы проделали, а тем временем в пятнадцати днях пути отсюда построили себе маленькое укрепление, запрятали те тюки, которые не могли захватить с собою, и во второй раз пришли сюда с вельботом на помощь вам. На этот раз туземцы, даже и наиболее враждебные, встречали нас с распростертыми объятиями и толпами сопровождали нас по пути. В настоящее время вся страна от Ньямсасси до нашего форта замирена окончательно и по ней можно ходить без опаски.
Ожидаю вашего решения в Ньямсасси. На равнинах близ Ньянцы трудно доставать провиант для наших людей, и потому надеюсь, что мне недолго придется ждать. На плоскогорье подальше от озера всяких съестных припасов вдоволь, но на низовьях, прилегающих к Ньянце, живут только рыбаки.
Если это письмо вы получите прежде, чем тронетесь с места, я бы советовал вам привезти на пароходе и в лодках достаточное количество провианта, чтобы прокормить всех нас до вашего отъезда, т. е. от 6 до 8 тонн зерна, проса или кукурузы и т. п., что нетрудно будет поместить на пароходе, если он вообще пригоден для подобной цели.
Если вы решились покинуть Африку, то всего лучше было бы теперь же взять с собою весь ваш скот и захватить всех туземцев, желающих за вами следовать. Нубар-паша выражал надежду, что вы приведете ваших маккарака всех до единого; он желает всех их принять к себе на службу.
Из имеющихся у меня к вам писем из военного министерства и от Нубара-паши вы увидите вполне, каковы намерения египетского правительства, и, быть может, вы лучше сделаете, если прочтете их, прежде чем окончательно примете какое-либо решение.
Я же упоминаю о видах правительства только для того, чтобы вы могли на досуге все это сообразить и обдумать и потом уже решать.
Я слыхал, что у вас великое изобилие рогатого скота; мы были бы очень благодарны, если бы вы привезли на своих судах трех или четырех дойных коров.
При мне есть на ваше имя много писем, несколько книг и карт и один пакет на имя капитана Казати. Боюсь посылать вам все это на нашем вельботе, опасаясь, что вы, может быть, прослышали от туземцев о нашем вторичном прибытии, тронулись в путь и разминетесь с моими посланцами. Кроме того, я еще не уверен в том, что они найдут вас, а потому оставляю вашу корреспонденцию при себе и передам ее вам в собственные руки.
В ожидании вашего прибытия нам придется рыскать по всему краю за провизией, но будьте спокойны: мы сделаем все возможное, чтобы оставаться в Ньямсасси до тех пор, пока увидимся с вами.
Все находящиеся со мною присоединяются ко мне в пожеланиях вам всего лучшего и радуются, что вы здоровы и невредимы.
Прошу вас, любезный паша, принять уверение в моей совершенной преданности.
Генри М. Стенли, начальник экспедиции ".
Пока мы оставались в Кавалли, несколько сот туземцев из соседних округов приходили навещать нас, а старшины и вожди их выражали мне свою преданность и готовность к услугам. Они говорили, что вся их страна принадлежит мне, и, чего бы я ни потребовал, они для меня тотчас все сделают. Судя по тому, как охотно они снабжали нас съестными припасами, не было причин сомневаться в их искренности, хотя, с другой стороны, не было случая достаточно наглядно убедиться в ней. Пока мы не голодали, не могло случиться ничего такого, что нарушило бы мирные сношения наши, начатые с Мазамбони. Я, по мере возможности, одаривал каждого вождя красным сукном, бусами, медными монетами и проволокой.
12. ВСТРЕЧА С ЭМИНОМ-ПАШОЙ
Двадцать пятого апреля мы ушли из Кавалли и стали лагерем в Бунди, на высоте 1 600 м над уровнем моря. Само селение расположено еще на 100 м выше, на вершине одной из тех горных цепей, которые образуют водораздел между бассейнами Конго и Нила. Из их долин к западу вытекают первые мелкие притоки Восточной Итури. С другой стороны этой узкой скалистой гряды вытекают речки, впадающие в озеро Альберта. Наш лагерь поместился на самом краю плато, с которого видна была значительная часть южной оконечности озера. Мбиасси, вождь селения Кавалли, сопровождал нас, желая оказать нам особый почет от лица своего племени. Он приказал жителям Бунди скорее итти вперед и доставить в лагерь как можно больше провианта и в то же время послал гонцов к Комеби, отважному вождю восточных балеггов, которого все заклятые враги Каба-Реги считали своим "единственным генералом"; Мбиасси послал сказать этому Комеби, чтобы и он не отставал от своих товарищей и принял участие в доставлении провианта человеку, который со временем может помочь им примерно наказать Каба-Реги. Как видно, наш Мбиасси, которого в честь его округа звали также и Кавалли, был не только воин, но и дипломат.
26 апреля мы покинули плато и опять употребили 2 часа и 45 минут на схождение с него в нижнюю равнину. У подножия склона остановились на ночлег в Бадзуа, деревне балеггов на 700 м ниже нашего лагеря в Буиди. Балеггов мы тут не застали, но так как селение принадлежало Кавалли, то он и распорядился по-хозяйски: вытащили из местных амбаров столько запасов зерна, чтобы хватило на пять дней для всех сопровождавших меня людей.
Катонза, тот вождь, который 14 декабря отказался от нашей дружбы, отверг наши дары, подослал своих людей к нашему биваку и велел стрелять в нас из луков, а на другой день убил наших двух больных, этот самый Катонза прислал теперь гонцов уверить меня, что он умирает от нетерпения со мной познакомиться. Он, конечно, слышал, в какой тесной дружбе состоят Мазамбони, Мпигва, Кавалли и многие другие с чужестранцами, которые так смиренно просили у его подданных позволения напиться воды, — и поспешил загладить свое неприличное поведение. Прежде чем я надумал, что ему отвечать, с холмов уже явился храбрый Комеби, "единственный генерал", и привел белую корову, несколько коз, а вслед за ним тащили целые связки бататов и множество кувшинов с крепким пивом. А между тем этот самый Комеби со своими упрямцами 13 декабря измучил наш арьергард своими нападениями и устроил нам ночную тревогу. Теперь он пришел откровенно излить перед нами свое раскаяние и печаль, что несправедливо принял нас за головорезов Каба-Реги, и предложил предоставить в мое распоряжение всю свою страну и в придачу свою жизнь, если я пожелаю. С этим отважным молодцом мы скоро совсем подружились и после довольно продолжительной беседы мирно расстались. Но Катонзе я велел передать, что еще подумаю о его предложении.