В дебрях Кара-Бумбы
Шрифт:
– Вот фольклор!
– восхищенно шепнул мне Лешка. «Буде» да «буде».
– И обратился к леснику: - А вы какие-нибудь народные причеты знаете?
– Чего, буде, сказываете?
– Я говорю, ну, вы какие-нибудь сказки знаете или причитания?
– Сказками, буде, не балуюсь, - ответил лесник, причитания не знаю. А вот бабка Кузьминична на том берегу, буде, километров за десять, - она, как хор Пятницкого, про что хошь, буде, проголосит. Она и в клубу выступала…
Лесник еще выпил кружку кофе, церемонно поклонился и, сказав: «Ну,
Однако вскоре он вернулся и добавил:
– Вы с огнем, буде, не того! А то я вас, буде, того!
– И опять скрылся в кустах.
Зашла к нам как-то тетя Груня и, увидев, как мы уплетали за обе щеки картошку в мундире, сказала:
– А может, вам в готовке пособить, а? Вы, ребята, меня не стесняйтесь. Хотите, я вам буду готовить и вы ко мне будете приходить? Тут можно и мясца достать говяжьего али курочки. А вы небось все всухомячку да всухомячку?
– Спасибо, тетя Груня, - сказал я, - но мы не всухомячку… У нас все бывает: и первое, и второе, и третье.
– Ну?!
– улыбнулась тетя Груня.
– Как в чайной?
Наше первое приключение с «медведем», вернее, с непонятным существом, каким-то образом очутившимся вблизи нашего шалаша, забылось не скоро. Мы сделали вокруг шалаша плотную изгородь из заостренных осиновых кольев и вырезали два дубовых дрына для самообороны.
И вот наступил долгожданный отдых. Наш шалаш стал теперь крепостью, неуязвимой со всех точек зрения: продукты у нас есть, безопасность жилья гарантирована.
Первый свободный от работ день мы с утра до вечера купались, на второй день мы ходили за ягодами, на третий делали себе луки и стрелы и стреляли, как индейцы, в цель, в Лешкину тюбетейку.
А на четвертый я задумался: ну ладно, вот мы едим, спим, отдыхаем в лесу, а дальше что? Неужели и все лето так пройдет?
– А хотя бы и так, - глубокомысленно сказал мне Лешка.
– Чем плохо? Тут пташки поют, там разные букашки чирикают.
– Но ведь так же скучно - только жрать и спать!
– Ну не жри и не спи, а по мне, это в самый раз… Дети должны наслаждаться своим золотым детством. Так сам Толстой сказал.
– Значит, надо баклуши бить?
– Во-первых, ты мне объясни, что такое… баклуши, а во-вторых, если кто и бьет их, то все равно, значит, работает… - У Лешки был иронический тон.
– Слушай!
– сказал я.
– Ну зачем мы сюда приехали? Я считаю, что мы приехали сюда для того, чтобы закалять и вырабатывать характер. Так? А характер вырабатывается борьбе с жизненными трудностями. Теперь дальше: сейчас у нас нет жизненных трудностей, но мы их можем сразу добыть.
– А как?
– спросил Лешка.
– Очень просто. Мне сейчас в голову пришла великолепная идея: надо отказаться от всех денег, которые у нас есть, от помощи пап и мам и надо начать самостоятельную жизнь!
– Что?! Самостоятельную?
– удивился Лешка.
– Да.
– Без пап и мам?
– Да.
– Не выдержим!
– сказал Лешка.
Этот Лешка был настоящим маменькиным сынком! В школе все ребята собирают металлолом: таскают на плечах водопроводные трубы, приносят невесть откуда битую чугунную фасонину от канализации, а Лешка стоит в сторонке и наблюдает. Ему-де нельзя таскать, у него аппендицит! Мы в школьном дворе начинаем сажать яблони: роем ямки, заливаем их навозной жижей, а Лешка ходит вокруг нас и бормочет: «Вы, ребята, с землей поосторожней. Проткнете чем-нибудь палец, и будет у вас столбняк!»
«Столбняк», «аппендицит»! Вот и сейчас: «Не выдержим…» Что за странный человек!
Владимир Сергеевич при этом разговоре не присутствовал. Он ходил на станцию за свежей газетой. Но когда вернулся, вдруг спросил нас:
– Друзья, а вы знаете, что самое плохое на свете?
Мы с Лешкой умолкли.
– Самое плохое на свете, - продолжал Владимир Сергеевич, - это безыдейное существование. Понятно?
– А мы тут при чем?
– перебил его Лешка.
– При том, что мы с вами уже четвертый день за зря небо коптим. Мы ничего не делаем: ни хорошего, ни плохого. А посему совещание по вопросу о смысле жизни в нашем шалаше считаю открытым. Кто хочет слова?
В предвечерней тишине леса было отчетливо слышно далекое «ку-ку». За оврагом в пионерский горн дудел пастух. Оттуда слышалось мычание, хлопанье хлыста и крики подпасков: «Э-эй, комолая! Куда понесло?» Вероятно, стадо уже потихоньку шло к деревне. До нашего слуха долетал приятный церковный звон. Дилинь-дон! Дилинь-дон! Дилинь-дон!..
– захлебывались многочисленные колокольчики.
– А мы с Юркой уже говорили на эту тему, - сказал Лешка.
– И он знаете что предлагает? Вот чудак! Чтобы мы отказались от всех папо-маминых продуктов и начали бы самостоятельную жизнь!
При слове «самостоятельную» Лешка поднял указательный палец и засмеялся.
– Ого! Интересный разговор. Прямо в яблочко попали, - улыбнулся Владимир Сергеевич.
– Ну и на чем же вы порешили?
– А ни на чем. Не выдержим!
– А сколько дней будут продолжаться ваши, то есть наши, испытания?
– спросил Владимир Сергеевич.
– Я предлагаю весь шалашный период.
– Веселенькая затейка!
– пробурчал Лешка.
– Обалдел!
– А я стою за это испытание, - вдруг обрадовано сказал Владимир Сергеевич.
– Это любопытно придумано. Итак, голосуем. Кто за самостоятельную жизнь? Кто против? Кто воздержался?
Лешка поднял руку.
– Против нет. Воздержался один, - сказал Владимир Сергеевич.
– Но так как меньшинство подчиняется большинству, то завтра мы все начинаем трудовую жизнь. На имеющиеся у нас продукты накладывается вето, что означает запрет. Кто не работает - тот не ест! Ура, товарищи!
– Подождите, а у меня вопрос, - сказал Лешка. А как быть с одеждой, кастрюлями, топором и другими вещами? Их что, придется сдавать?
– Нет, сдавать не будем, - ответил Владимир Сергеевич.