В дебрях Кара-Бумбы
Шрифт:
– Нет, пельмени с маслом… Эх, каналья, ушла!
– горько вздыхал Владимир Сергеевич.
– И здоровая была, на полкило. Вот бы поели!
Мы еще с полчаса ходили по реке, но поймать еще какую-нибудь дурную уклейку или зазевавшегося пескаря нам не удалось.
Придя к шалашу, мы рыбу почистили, посыпали солью и уложили в кастрюлю. После чистки рыбки сделались еще меньше, но Владимир Сергеевич не огорчался. Он то и дело подливал в кастрюлю воды.
– Одно ведро воды, - говорил он, - заменяет сто граммов мяса, а два ведра воды - два яйца. И стоит только нам вскипятить три ведра воды, как у нас будет королевский завтрак!
В кастрюле уклейка догоняла уклейку.
– Наша «уха» бурлила долго, а Лешки все не было. Без него завтракать мы не могли.
Мы с Владимиром Сергеевичем лишь в порядке пробы съели по четыре ложки «ухи». И остались довольны. Мутно-серая эмульсия с костями была приятно солоноватой и имела далекий запах рыбьего жира.
– А Лешка, видимо, все-таки удрал к своей мамочке, - сказал я, вдыхая парок над кастрюлей.
– Уже к Казанскому вокзалу подъезжает.
– Ты прав, надо садиться за стол, - сказал Владимир Сергеевич.
– Что ж, будем есть без хлеба.
– Слушайте, Владимир Сергеевич, - сказал я, - а может быть, взять нам какой-нибудь крупы и насыпать в кастрюлю? Все-таки сытнее будет.
– А уговор?
– Да бог с ним, с этим уговором!
– А ты, брат, малодушный, - усмехнулся Владимир Сергеевич.
– Говорил, надо воспитывать волю, надо закалять характер, а сам? Можешь, конечно, брать продукты. Там, кстати, на веревочках висит и масло и сахар. Я их рюкзаком прикрыл - не промокли.
Он взял ложку и принялся хлебать нашу «уху».
Кастрюлю мы уничтожили в пять минут. Но не всю. Мы еще надеялись, что придет Лешка и спросит свою порцию.
Дождь перестал. С неба уходили последние тучи, и лес ежеминутно менял свое освещение: то становился ярко-зеленым от солнечных лучей, то моментально темнел. И миллионы капелек на ветвях, на сосновых иголках, на цветах то вспыхивали, как алмазы, то угасали. И птичий щебет то умолкал, то раздавался с новой силой. Потом вдруг все зазеленело, зацвенькало, засверкало, и к нам в лес пришло ослепительное, жаркое утро.
– Да здравствует шалаш - поел и шабаш!
– воскликнул Владимир Сергеевич.
– Начинаем трудовой день! Сегодня у нас разведка: где работа, какая работа. Мы можем пойти на подсобное хозяйство дома отдыха, в колхоз. А то и на Оку. Видел, там баржа с цементом пришла? Станем грузчиками! Лучше помогать от чистого сердца, чем болтаться без дела. «Все работы хороши, выбирай на вкус…»
Мы прикрыли наш шалаш дверью, сплетенной из еловых ветвей, предварительно уложив в него все походное имущество, и снова отправились на реку.
Маленькая баржа была причалена к деревянным жиденьким мосткам. Она была уже наполовину разгружена, и цемент в мешках лежал под брезентом на берегу. Около баржи нас встретила женщина-сторож.
– Скажите, тетя, - обратился к ней Владимир Сергеевич, - а чья это баржа?
– Колхозная.
– А разгружать будете?
– Конечно. Тут ребята были, Мишка да Петька, а потом ушли. Говорят, мало платят.
– А сколько платят?
– Десять копеек за мешок. Вынести из баржи и уложить. А в мешке, чай, килограммов сорок.
Владимир Сергеевич, прищурив глаз, прикинул расстояние от баржи до штабеля мешков и спросил:
– А деньги когда?
– Разгрузите и сразу получите.
– Без ведомостей?
– улыбнулся Владимир Сергеевич.
– Да зачем они, волынку разводить! Мне председатель дал десятку и говорит: «Рассчитывайся сама».
– Отличная постановка дела!
– сказал Владимир Сергеевич и, сняв с себя рубаху и штаны, бросил их на траву.
Эта работа была очень тяжелая. Помогать Владимиру Сергеевичу я не мог. Я только стоял в барже на мешках и пытался за края подцепить их и поудобнее укладывать на его спину.
Шатающиеся мостки прогибались под ногами Владимира Сергеевича, и он ежесекундно мог свалиться в воду. Его черная загорелая спина покрылась цементной пылью, которая смешалась с потом и струилась по ложбинке между лопаток.
Владимир Сергеевич вынес на себе двадцать мешков, а потом лег на траву и закрыл глаза. Я сел около него и молчал. У него высоко вздымалась грудь и на шее пульсировала жилка.
Владимир Сергеевич заработал два рубля. Мы их тут же получили и пошли отмывать рабочий пот.
– Даром деньги никому не даются!
– сказал Владимир Сергеевич.
– Но главное, честное слово, не в деньгах, а в том, что поработал, сделал дело.
В буфете на станции мы купили батон белого хлеба, бычки в томате и свежих огурцов.
Неподалеку от шалаша, пробираясь через кусты, мы случайно забрели в малинник. Красно-фиолетовые прозрачные ягоды, еще влажные от дождя, словно маленькие китайские фонарики, гирляндами висели на кустах, окруженных крапивой.
– Ну, вот нам и еще дело подвернулось!
– подмигнул я Владимиру Сергеевичу.
Малина была сочная, сладковатая. Я сначала, сняв ягодку с ножки, заглядывал в ее беленькое бархатное нутро - нет ли там червяка, - но, не найдя во многих ягодах и намека на его существование, отказался от предварительной проверки и пустил малину в «переработку» с удвоенной энергией.
Но вот около шалаша послышались какие-то женские голоса.
Потом мы увидели, как мимо нас с чайником к роднику пробежал… Лешка. Вот так новость!
Нам захотелось посмотреть на незнакомых пришельцев, и мы решили подобраться к шалашу незаметно.