В дни поражений и побед
Шрифт:
Нависли предбурные тучи в воздухе. Замерла на картах, неподвижно зацепившись от Орла к Воронежу, тесемка. И умолкла антенна...
Потом разорвали залпы минутную тишину тысячеверстного фронта.
– И ударила красная сторона. И радостно, молниями, бил радиотелеграф.
Всем!.. Всем!.. Всем!..
– Мы наступаем!
А черный шнурок на витринах Росты впервые упал вниз, к югу. В третий раз красным становится Харьков!
I.
Красные заняли Харьков 11 декабря.
Перестрелка на улицах еще не утихала, когда Сергей наткнулся на вооруженных рабочих. Они
– Кто это?
– спросил Сергей, указывая на убитого.
– Офицер какой-то. Сумка у него полевая с картами.
– Дай сюда!
– сказал Сергей.
– Может, нужные есть!
Он повесил сумку себе на пояс и пошел дальше.
Носились конники по улицам. Стучали двуколки. Утихали взрывы по полям. Высовывались, хотя и с опаской, из дверей и калиток любопытные, и по мягкому сыроватому воздуху доносились откуда-то звуки красноармейской дружной песни.
Сергей повернул обратно, туда, где остановились курсанты.
В этот вечер, впервые за два месяца, курсанты спокойно отдыхали, не заботясь о разведке, караулах и постах. Частей в городе было много и охранение несли не они.
Команда пеших разведчиков вместе со всем полком разместилась по квартирам в рабочем поселке.
Сергей и Владимир сидели за уютно кипящим самоваром в квадратной чистенькой комнате в квартире, одного из рабочих. Неторопливо пили чай и отдыхали.
Потом Сергей принялся разбирать бумаги и документы, находившиеся в сумке убитого офицера. Он вынул карты, полевую книжку и небольшой надушенный конверт. На конверте стоял адрес: "Новороссийск, Серебряковская ул., дом Пушечникова, Г-же Ольге Павловне Красовской".
– Интересно, - сказал Сергей.
– Почитаем.
– И раскрыл конверт.
– Читай вслух!
– Мелко больно написано. Сразу видно, что баба.
Крепкими духами пахнуло от этих исписанных листочков. Сергей начал читать.
"...наконец-то пользуюсь случаем, чтобы послать письмо, которое дойдет уже наверное..."
– Как раз угадала!
– Ладно! Ты не перебивай.
"... Я посылала по почте несколько раз, но думаю, что до тебя не доходили, потому что ответа нет и до сих пор. Еще совсем недавно, две-три недели назад, я была совершенно уверена в том, что увижу всех вас скоро. Об этом мы уже условились с Жоржем. И Павел Григорьевич обещал ему один из классных вагонов из их интендантских, предоставленных для каких-то комиссий или ревизий; впрочем, это не важно. Оставалось только подождать, когда вагон вернется с его женой из Киева.
Но разве можно быть в чем-нибудь уверенной в наше время. И вот обстановка сложилась так, что о какой-либо поездке и думать не приходится. Опять наши отступают. Большевики заняли уже Белгород и двигаются ближе и ближе. Боже мой, какая это мука! Опять приходится волноваться, переживать все ужасы сначала. Счастливцы вы. Вам не приходится и не придется испытать ничего подобного..."
– Уж это положим!
– проговорил, закуривая, Владимир.
– Доберемся когда-нибудь и до вас, сволочей. Тоже попробуете тогда.
"...Ну, об этом пока довольно. Стратег я плохой, а Жорж говорит, что дальше Белгорода их все равно не пустят. Живем мы ничего. Зарабатывает Жорж на службе прилично, кроме того у него какие-то там дела с поставками. Какие - не знаю. Я не вмешиваюсь.
Вчера видела Люду! Ты себе представить не можешь, какое у ней горе. Ее мужа убили. Он ехал из Курска в Харьков, какие-то бандиты остановили поезд и всех занимающих более или менее видные места по службе тут же расстреляли. Она убита горем. По этому делу было следствие, посылали отряд на место. Он что-то там сжег, сколько-то повесил. Но, конечно, легче ей от этого не стало.
У нас часто бывает Виктор. Они с Жоржем большие друзья. Все такой же веселый, беззаботный и несколько наивный, как и прежде. Он служит помощником начальника конвойной команды при тюрьме. Ужасный, в сущности, человек. Ненавидит красных страшно, и что у них там творится, одному богу известно. Я далеко не всегда могу выслушать их до конца. Да и вообще... Все это... кровь... веревки... допросы... Все это как-то не вяжется в моем представлении с ним. Ведь он, в сущности, такой милый, чуткий и застенчивый человек. Помнишь, как он краснел всегда, когда говорил с тобою. Он еще и до сих пор в душе обожает тебя..."
– Хорош наивный? Мерзавец! Разговаривать - краснел, а плетью шкуру со спины спускать - хоть бы что!
– проговорил, останавливаясь, Сергей. Знаешь! Я не любитель всяких там жестокостей, но, честное слово, если бы этот "наивный" мне попался, то я сказал бы, что расстрелять его - мало!
– Читай дальше.
"...Севка из училища ушел, да я его вполне понимаю. Он уже подпоручик и где-то сейчас на фронте.
Напишите скорее, как живете вы. На-днях приезжал Реммер и говорил, что твой муж получил повышение, а Глеб будто бы уехал с карательным отрядом под Мариуполь.
– Правда ли это?
Письмо это посылаю с нашим хорошим знакомым, поручиком Юрием Борисовичем Волчиным.
Он едет в командировку. Я думаю, что ему можно будет у вас на несколько дней остановиться. С ним же пришли мне ответ".
Сергей прочитал, вложил письмо обратно в конверт и аккуратно спрятал в сумку.
– Зачем это тебе?
– Пригодится. Когда-нибудь, возьмем-таки мы и Новороссийск. Пусть тогда Чека разберет, кто у кого был карателем, кто истребителем.
II.
Сегодня неспокойный день в полку. Сегодня волнуется комиссар, командиры, а больше всего красноармейцы. Не потому, что наступают, например, белые, или предстоит какая-нибудь тяжелая боевая операция.
Нет! Белые очищают одну за другой станции Донецкого бассейна, боя сегодня тоже не предвидится.
Дело много сложнее: впервые из штаба бригады прислали обмундирование, а главное обувь.
Вернулся из штаба к себе на квартиру Сергей, с досадою хлопнул дверьми и выругался даже.
– Ну, что?
– живо спросил его Николай.
– Как там?
– Что! Хорошего мало, конечно. Девяносто пар ботинок на весь полк, в то время, когда восемьдесят процентов разутых.
– Фюиить!
– даже присвистнул Николай.
– Какого же это чорта! Курам разве на смех. Сколько же на нас-то пришлось?