В дни поражений и побед
Шрифт:
Яшка сразу же напоролся на офицера, который, прислонившись к какой-то повозке, садил пулю за пулей в их сторону.
– Брось, гадюка!
– закричал он, но в ту же секунду ему пулей разбило винтовку в щепья, а офицер отпрыгнул.
– Тебя-то мне, голубчик, и нужно!
– процедил вывернувшийся сбоку Егор и прикладом со всего размаха ударил офицера по голове.
Разгоряченные партизаны носились повсюду. Яшка орудовал уже новой подобранной винтовкой. Матрос, догнав какого-то субъекта, хотел полоснуть его из нагана, но, пожалев
– А! Убивать хотэл!.. Рук попадал!..
И, подмяв того под себя, он до тех пор пырял его своим острым, длинным кинжалом, пока тот не перестал под ним возиться.
Егор, ожесточившись, метался и поспевал повсюду; заметив что-то мелькнувшее в сторону, он закричал вдруг, кинувшись в кусты:
– Стой! стой! курвы! Стой, так вашу мать! Не хотите... А!..
И он, не целясь, прямо с руки выстрелил в убегающих, но, промахнувшись, бросился вдогонку сам. Сначала не увидал никого, повернул направо, сделал несколько шагов, как вдруг столкнулся лицом к лицу с какими-то двумя женщинами.
Одна - высокая, черная, с разорванным о кусты ярким шелковым шарфом, та самая, которая еще так недавно беспечно смеялась, забравшись на верховую лошадь. Она смотрела на Егора широко раскрытыми темными глазами, в которых отражались растерянность и безграничный ужас. Другая - совсем молодая, белокурая, тоненькая, застыла, повидимому, не соображая ничего, рукою ухватившись за ветку.
Несколько мгновений они простояли молча.
– Аа!
– проговорил Егор.
– Так вы вот где!.. Убежать хотели!.. Офицеровы жены, что ли?..
Те молчали.
– Спрашиваю, офицеровы, что ли?
– повторил Егор, повышая голос.
– Да!
– беззвучно прошептала одна.
– Нет!
– одновременно с ней другая.
– И да и нет!
– усмехнулся Егор и крикнул вдруг громко и злобно:
– Буржуазия... белая кость! Думаете, что раз бабы, так на вас и управы нет?.. А, сукины дочери!..
И он, выхватив обойму, стал закладывать ее в магазинную коробку.
– Большевик!..
– с отчаянием и мольбой прошептала черная женщина. Большевик!.. товарищ!.. мы больше не будем...
– Сдохнете, тогда не будете!
– и все так же усмехаясь, Егор лязгнул затвором, не обращая внимания на то, что белокурая, пошатнувшись, еще крепче ухватилась за ветку, с ужасом впилась взглядом в винтовку, потом, вскрикнув, упала и задергалась вся от плача.
– Оставь, Егор!
– проговорил подходя сзади матрос.
– Пойди ты к чорту!
– злобно изругался на него тот.
– Оставь!
– хмуро и твердо повторил матрос, - будет на сегодня.
Егор посмотрел на него с насмешкой и легким презрением.
– Эх, ты!..
И отошел в сторону.
Победа партизан была полная. Два офицера и человек двадцать солдат остались на земле. Человек около десяти из тех, которые сразу же побросали винтовки, были захвачены в плен. Среди них, каким-то образом, остались в живых двое штатских. Хотели было пристрелить и их, но кто-то предложил:
– Чорт с ними! Пущай расскажут, как с ихним братом. А то и знать-то другие не будут!
Надо было торопиться. С захваченных спешно поснимали шинели и поотобрали патроны.
Егор подошел к кучке пленных.
– Ну, стервецы!
– сказал он, - пострелять бы вас, как собак, надобно. Против кого идете? Против своего брата-мужика. Адмиралы вам нужны, да генералы. Каиново племя, счастье ваше, что время такое... Валяйте к ним опять, когда хотите. Все равно сдыхать им скоро... Вы, господа хорошие, и вы, мадамы! по заграницам, должно, разъедетесь... больше вам деваться некуды. Так смотрите! Чтоб навек сами помнили и другим рассказать не забыли... Вот, мол, как с нами!.. вот, как нас в России!.. Пусть знают тамошние гадюки, что и им то же самое когда-нибудь будет!
Он остановился и гневно добавил, переводя дух:
– Ну, а теперь всего хорошего... Убирайтесь к чорту! Да бегом чтобы, а кто отставать будет, вдогонку получит!
– Товарищи! А не постреляете?
– робко и недоверчиво переспросил кто-то.
– Постреляем, если долго еще глаза мозолить будете, - крикнул матрос, - ну, раз... два... три! Да живо, сволочи, во всю прыть!..
И когда те кучею понеслись, толкаясь и обгоняя друг друга, приказал:
– А ну-ка, поддайте им пару, ребята! Дай несколько раз поверху... Вот так!... Вот так!.... Ишь как припустилися.
Винтовки, повозки, ящики, свалили в одну кучу. Обложили сеном из тарантасов и подожгли, - чтобы не досталось никому. Костер заполыхал, затрещал по сухому дереву, взметываясь в небо ярко.
– Хвеерверк!
– сказал кто-то.
– Люминация... Как в царский день...
– Эк, наяривает, должно в городе видно.
– Пес с ним, что видно. Его, и город бы, да со всех четырех концов!
– Зачем город? Так наш скоро будет!
– говорил возбужденный удачей матрос.
– Скоро, ребята!
И окрикнул громко:
– Даешь теперь в горы, ребята! Собирайся живей, скоро отряды примчатся и пешие и конные. Гоняться будут со злостью, и день и ночь. Чорт с ними, пускай гоняются... Ведь напоследок!...
XVII.
Темно-синяя ночь спустилась над горами. Не шепчутся деревья в безветренном просторе; не плывут облака по мерцающему огнями небу; замерло все кругом... спит.
Горит костер на лужайке. Не горит, а тлеет, поблескивая угольками, золоченым кругом раскинувшись по отдыхающей земле. Возле него кучкой несколько человек. Говорят негромко, вполголоса, стараясь не нарушить тишину ночи.