В дни войны(Рассказы)
Шрифт:
С юга на север шли фашистские бомбардировщики. Их гнали и преследовали наши лётчики, обстреливали зенитчики. Немецкие самолёты то появлялись из-за облаков, то вновь уносились в высоту для того, чтобы вынырнуть в другом месте и сбросить на Сталинград фугасные бомбы большой взрывной силы.
Население города переселилось в убежища, щели, землянки и подвалы. Начались пожары.
Весь день на Сталинград друг за другом, волнами шли эскадры фашистских бомбардировщиков. Все центральные районы города пылали. Не менее шестисот вражеских самолётов, каждый из которых сделал два-три вылета за день, бомбили Сталинград.
После объявленной 23 августа в городе воздушной тревоги так и не последовал отбой. Он наступил только после окончательного разгрома гитлеровских войск под Сталинградом — 2 февраля.
Казалось, вражеским налётам не будет конца. Огромный, цветущий город, в котором жило около полумиллиона человек, превратился в развалины. И ночью фашистские пикировщики продолжали бешеную бомбёжку Сталинграда, освещая его ракетами.
Каждый день враг терял десятки самолётов, сбитых советской истребительной авиацией и зенитчиками. Но это не останавливало его. Бомбёжка продолжалась.
…Лейтенант Гурьев, как и все его товарищи по эскадрилье, почти весь тот день был в воздухе. Он возвращался на аэродром, заправлял самолёт горючим, брал новые пулемётные ленты и вновь взмывал ввысь, бросаясь вдогонку за «юнкерсами».
На фюзеляже его «ястребка» прибавилась ещё одна красная звёздочка. Но на этот раз её вывел не сам Гурьев, а его техник, и при этом сделал это не так аккуратно. Лётчик же еле добрался до блиндажа, упал на койку и, не раздеваясь, заснул тяжёлым сном — настолько он был бессилен.
Так началась для Гурьева Великая битва у Сталинграда. Эскадрилье, в которой он служил, была поручена охрана переправ через Волгу в районе Тракторного завода. По нескольку раз в день поднимались в воздух «ястребки», завязывая схватки с вражескими самолётами. И очень часто подбитые гитлеровские машины ныряли в тёмную от нефтяных пятен Волгу, по которой медленно плыли трупы и обломки разбитых катеров, шлюпок и барж.
Аэродром находился в степи, недалеко от Волги, у ракитовой рощи. Самолёты стояли среди деревьев, росших обособленными «семьями», на просторном заливном лугу. Они были прикрыты ветками с ещё не опавшими листьями, и их трудно было заметить с воздуха.
В здании МТС расположился ПАРМ — полевые авиаремонтные мастерские. Штаб полка, столовая и общежитие помещались в землянках, где всегда стоял приятный смолистый запах от досок обшивки.
…Однажды, когда все самолёты эскадрильи поднялись по очередной тревоге, на аэродроме появился молодой лётчик с небольшим чемоданом в руке. Он то и дело останавливался, прикладывая ладонь козырьком к глазам, и всматривался в небо, откуда доносился гул моторов и отдалённые прерывистые пулемётные очереди. Лётчик подошёл к группе механиков, так же, как и он, наблюдавших за небом.
— Развлекаются! — сказал он, подняв руку вверх.
— У нас часто бывает такое веселье! — ответил механик, не поворачивая в сторону говорившего закинутой назад головы.
Худой и очень высокий инженер эскадрильи, которого все звали «дядей Стёпой», взглянул на кубики в петлицах новенькой гимнастёрки прибывшего и спросил, слегка заикаясь:
— А вы к нам, товарищ младший лейтенант?
Лётчик козырнул и посмотрел снизу вверх на инженера, хотя и сам был, что называется, выше среднего роста.
— Так точно, младший лейтенант Степанов… Явился для прохождения службы… — И добавил: — Разрешите обратиться, товарищ военинженер третьего ранга, где я могу видеть лейтенанта Гурьева?
— А вот сейчас увидите, — ответил инженер, указывая рукой на «ястребок», стремительно приближающийся к аэродрому.
Делая крутой разворот, скользя на крыло, Гурьев блестяще посадил свой самолёт.
Он ещё рулил по полю, а навстречу ему бежал его техник, а за ним Степанов.
— Идти за краской? — весело спросил техник.
— Нет, Дмитрии, сегодня мимо… удрал, проклятый, — засмеялся коренастый, небольшого роста, но ладно сбитый лётчик, выпрыгивая из кабины и любовно похлопывая рукой по фюзеляжу, вдоль которого протянулась красная стрела с шестью звёздочками.
Тут он увидел Степанова и бросился обнимать друга:
— Саша! Саша! Подожди минутку, только сниму парашют… И где ты, долговязый, так долго копался, сатана, так тебя заждался…
— По-прежнему всё стихами шпаришь, — рассмеялся Степанов. — Прежде чем попасть к вам в часть, пришлось срочно кончать высшую истребительную школу…
На встречу друзей, улыбаясь, смотрел техник, немолодой уже человек с обветренным коричневым лицом, на котором топорщились, как щётка, жёсткие седеющие усы.
— Узнаёшь? — спросил друга Гурьев.
— Дмитрии! — радостно воскликнул Степанов. Он только сейчас узнал своего учителя — механика Горьковского аэроклуба.
Учитель и ученик обнялись.
— Ну, пошли в штаб, — сказал Гурьев. — Тебе повезло, вчера пригнали пять новых истребителей…
Когда лётчики вышли из штабной землянки, они увидели тёмное осеннее небо, словно зарницами, освещаемое разрывами бомб, снарядов и мин. Слышна была дробь автоматных и пулемётных очередей. Скрещивались и вновь расходились по беспокойному небу щупальца прожекторов.
…Через сутки произошло боевое крещение младшего лейтенанта Степанова.
Была дана ракета на взлёт. Над аэродромом повис комок лилового дыма. Техник выбил ногой колодки из-под колёс машины, и она рванулась вперёд.
Степанов с особой остротой испытывал то радостное, чуть тревожное возбуждение, которое всегда охватывало его в начале полёта. А сегодня был особенный полёт — первый боевой…
Самолёты шли к переправе. По ту сторону Волги что-то горело, и чёрный дым пожара лениво расползался во влажном воздухе. Внезапно Степанов увидел под собой «Юнкерс-88». Лётчик стал снижаться, набирая скорость. В стёклышке прицела вражеская машина занимала всё больше и больше места. Степанов, держа пальцы на гашетке, не выпускал «юнкерса» из прицела. Всё ближе и ближе гитлеровская машина. Пора! Степанов сбоку полоснул самолёт с чёрными крестами.