В дурном обществе
Шрифт:
— Кто тот парень? — прохрипел старик, снова пугаясь при виде Ганеша. — Если он из Армии спасения, почему он не в форме?
Я поспешно вытолкала Ганеша наружу.
— За ценные сведения об Алби я заплачу, идет? Если расскажете мне о нем, получите гинею, а то и две!
Куча в углу зашевелилась, и меня снова окутала волна вони. Я зажала нос рукой и отступила.
— Оставайтесь, где вы есть, и говорите, — поспешно продолжала я.
Откуда-то из кучи тряпок и полумрака высунулась рука ладонью кверху. Наверное, такие же руки у запеленатых мумий.
— Давай сюда две гинеи!
Я
— Если что-то знаете, получите вторую.
Старик зажал монету в кулаке и снова скрылся в темноте.
— Бывает, — буркнул он, — попадаются шутники. Подают жетоны для игровых автоматов!
Я ждала, пока он убедится, что монета настоящая.
— Я уже неделю его не видел, а то и больше, — вдруг сказал мой собеседник. — Ну да, я его знаю. Мы с ним давно знакомы. Сегодня пришел сюда, думал, он здесь. Но его не было. Вот я и расположился его подождать. Потому что он обычно приходит сюда рано или поздно, понимаете? Здесь он ночует.
Это я знала и без него. Неделю… Интересно, насколько хорошо у старика с чувством времени.
— Когда вы видели Алби в последний раз, он ничего такого не говорил? Например, что видел, как при нем на улице, ночью случилось что-то необычное…
— Ничего здесь не случается, дорогуша. При церкви имеется приют для уличных женщин. Вот там то и дело что-то происходит. Да, не самое лучшее соседство!
Он, очевидно, имел в виду приют для женщин, которых бьют мужья. Мне показалось, что все разговоры так или иначе сводятся к этому месту.
— Алби не говорил, что видел что-то необычное возле приюта?
— Нет… нет, он ничего такого не замечал. Как и все мы. Чем меньше видишь, тем лучше спишь.
Но Алби кое-что увидел, и я боялась, что из-за этого он в самом деле попал в беду. Поняв, что больше ничего из старика не вытянешь, я отдала ему вторую монету.
— Спасибо, дорогуша, — сказал он и снова чихнул.
— Довольна? — спросил Ганеш, когда я спустилась к нему.
Разозлившись, я брякнула:
— Это не то слово!
Ганеш замолчал, и я добавила:
— Извини, ты понимаешь, что я имею в виду!
— Я понимаю, что ты имеешь в виду, — ответил он. — Но ты, Фран, тут ничего поделать не можешь.
Мы снова зашагали по улице. По сравнению с жуткой вонью на паперти мне показалось, что воздух в нашем квартале очень свежий и чистый… Интересно, почему крытую паперть не закроют от бездомных? Может быть, боятся, что ее взломают, и подсчитали, что дешевле позволять бродягам спать на паперти, чем допускать, чтобы они вламывались в саму церковь в поисках пристанища. Сейчас уже наступила ночь, но дождь, который добавлял свежести, ослаб. Свет уличных фонарей отражался в лужах и мокром асфальте. Ноги наши гулко ступали по тротуарной плитке. Мимо проехала одинокая машина, обдав тротуар брызгами из лужи. Как и сказал старик, здесь ничего не происходит. Район приличный, по ночам люди запирают двери и носу не высовывают из домов. Во всяком случае, пешком не ходят.
И все же на улице кто-то был. Ганеш тронул меня за локоть и показал вперед.
Из-за угла вывернула расхристанная фигура и зашлепала по лужам нам
Я ахнула:
— Алби!
Тогда-то все и случилось.
Из-за того же угла выехала машина и с визгом затормозила рядом с одинокой фигурой. Из машины выпрыгнули двое. Один высокий, второй чуть ниже, оба в чем-то черном и в вязаных шапках, надвинутых на самые уши. Они схватили пешехода и поволокли его к машине. Жертва бурно протестовала; по голосу я узнала в нем Алби. Он извивался, лягался, пытаясь вырваться из рук похитителей, но его уже почти подтащили к открытой дверце. Через несколько секунд он бы скрылся в салоне машины.
Мы с Ганешем ожили одновременно и дружно заорали:
— Эй!
Мы бросились бежать, размахивая руками и вопя первое, что приходило в голову, — лишь бы шуму было побольше. Крик — тоже оружие. Если не можешь сделать ничего другого, кричи. Крики сбивают с толку, пугают, но самое главное — привлекают внимание посторонних.
Два головореза у машины остановились и посмотрели на нас. Несмотря на слабое освещение и на то, что их лиц почти не было видно, я почти не сомневалась, что высокий был Мервом. На самом деле мы с Ганом никак не могли бы им помешать, кем бы они ни были, но именно в тот миг кто-то на втором этаже отодвинул занавеску, чтобы взглянуть, что происходит, и на тротуар упал луч света.
Несостоявшиеся похитители выпустили Алби, вскочили в машину и с визгом шин укатили. Запахло паленой резиной. Мне удалось получше разглядеть машину, когда ее занесло на повороте и она скрылась за углом.
— Это «кортина» Мерва, — прошептала я.
— Не знаю, какой у них там мотор, — заметил Ганеш. — Либо его форсировали до неузнаваемости, либо заменили. С заводского конвейера тачка с таким мотором не сходила, уж тут можешь мне поверить!
Луч света погас, когда жилец второго этажа задернул занавески, не желая быть свидетелем.
Мы с Ганешем переключили внимание на Алби. Тот прислонился к ближайшему фонарному столбу, кашляя и тяжело дыша.
— Как вы себя чувствуете? — заботливо спросил Ганеш.
Ответом ему послужило неразборчивое бульканье. Затем Алби замахал руками, наверное изображая, что не может говорить.
Мы стали ждать. Наконец бедный старик отдышался.
— Видели? — прокаркал он с возмущением. — Видели, что пытались сделать эти придурки?
— Да, мы все видели. Алби, вы помните меня? — Я вгляделась в его лицо, которое странно мерцало в свете фонаря над его головой.
Он, видимо, что-то вспомнил.
— Дорогая моя, конечно помню! Вы — актриса.
— А по выходным — частный детектив, — добавил Ганеш, как мне показалось, не без злорадства.
— Вот именно, помню! — кивнул Алби. — Спасибо, дорогая, что закричала и спугнула тех двоих! — Он кивнул Ганешу: — И тебе спасибо, сынок.
Я чуть отошла и шепнула Гану:
— И что нам с ним делать?
— Ты меня спрашиваешь? Ничего, — ответил Ганеш.
— Нельзя же бросить его на улице! Ты сам видел, что случилось. Они вернутся и снова попробуют его похитить.