В экстазе восточного танца
Шрифт:
Было время, когда я специально тренировалась производить такие действия. Многочисленные тренировки даром не проходят. Очумелый от газа водитель моих манипуляций с «жучком» не заметил: он тер глаза. Вот невежда! Нельзя этого делать ни в коем случае! Нужно просто заплакать и скорее промыть глаза.
Первая запись, которую «жучок» протранслировал на мой коммуникатор, состояла сплошь из непечатных выражений. У молодого человека оказались очень богатые познания в русском матерном. Но это слабо ему помогло: нормально видеть он сможет минут через десять, что, конечно, создаст на этом участке улицы пробку. Ну, что ж, будет у нас в Тарасове одной пробкой больше.
Рассуждая так, я скрылась в дверях недавно открытого торгового комплекса, занимавшего целый квартал. За что я люблю этот комплекс,
Вновь вышла на улицу через боковой выход из здания. Как я и планировала, рядом оказалась дверь «Пиццерии». Заведение это пользовалось популярностью у тарасовцев, и здесь всегда было немало посетителей.
Присев за столик возле окна, я осмотрела улицу. Пробка действительно образовалась. Машины двигались очень медленно.
К сожалению, «девятку» отсюда не было видно.
Достав коммуникатор, я надела наушники и подключилась к «жучку».
Молодой человек повторяется. Этот мат я уже слышала вживую.
Пришлось убавить звук даже в наушниках, чтобы не шокировать окружающих.
Возле стойки с пиццей и кофе очереди не было. Получив аппетитный кусочек теста с сыром и прочими вкусностями и чашку кофе, я вернулась за столик и попыталась слушать дальше. Судя по транслируемым звукам, кто-то помог водителю промыть глаза. От «Скорой помощи» он отказался и все-таки завел машину. Перед тем как тронуться с места, парень набрал чей-то номер и доложил некоему Отто о том, что объект скрылся. Удачно расположенный «жучок» позволил услышать, что ответ Отто был более цензурным, но не менее эмоциональным. Из него я узнала, что наш преследователь получил команду ехать к офису Чернова и ждать объект там.
Послав «жучку» команду перейти на экономный режим (в этом режиме сигнал поступает на приемник один раз в полчаса, что позволяет определить место нахождения носителя «жучка»), я достала сотовый и позвонила Чернову. Он сообщил мне то, что я и так знала: оторваться от «девятки» им удалось и через пять минут они будут ждать меня во дворе у бабушки.
Ну что ж, учитывая пробки, увеличению количества которых я только что поспособствовала, пешком до места встречи я смогу добраться быстрее. Оставив на столике нетронутую пиццу и чуть отпитый кофе, я отправилась на улицу маршала Егорова, рассчитывая прибыть на место встречи раньше клиента.
Так и случилось. В тот момент, когда я осмотрелась во дворе построенного буквой «П» дома и не обнаружила ничего подозрительного, во двор въехал черновский джип.
Я помахала рукой, привлекая к себе внимание. Влад, выйдя из машины, показал мне большой палец. Яков Павлович ограничился фразой: «Ну, ты даешь!»
Говорить им о том, что узнала о существовании Отто, я не стала, а предложила познакомить меня наконец-то с Марией Трофимовной.
Самая старшая представительница фамилии Черновых жила в центре города. Риелторы называют такие дома «сталинскими». Полвека тому назад в них жила элита Тарасова, и уже адрес говорил о состоятельности и высоком положении человека. Высокая старинная дверь была оборудована современным домофоном. Подъезд порадовал мраморной лестницей, занавесками на окнах и цветами на подоконниках.
Дверь на третьем этаже уже была открыта, и хозяйка встретила нас в прихожей. Никакие отговорки о том, что мы только что из-за стола, Мария Трофимовна не приняла и усадила за чай с пирожками, при нас вынутыми из духовки.
– У бабули это фирменное блюдо, – похвастался Чернов. – У нее в морозильнике всегда лежит слоеное тесто, и при первом намеке на гостей она принимается стряпать.
Приятно было наблюдать, как споро хозяйка управлялась с обжигающими пирожками: одной рукой в элегантной стеганой варежке она держала противень, другой деревянной лопаточкой сдвигала пирожки на красивое блюдо. Потом накрыла угощение красивым полотенцем и… отставила в сторону.
– После духовки они остыть должны, –
Отказаться от изумительного угощения было невозможно. Поэтому первые минуты за столом было тихо. И все же, отдав дань мастерству своей бабушки, Чернов, посмотрев на меня, начал разговор:
– Бабуля, Татьяна Александровна пытается мне помочь разобраться в запутанной ситуации. Ты ответь, пожалуйста, на ее вопросы.
Мария Трофимовна перевела взгляд на меня. Эту женщину трудно было назвать бабулей. Несмотря на приближение к девяностолетнему юбилею, время пощадило ее. Морщины, конечно, избороздили благородное лицо, но красоты не отобрали. Седые вьющиеся волосы были чуть подкрашены оттеночным шампунем. Ее ногтям позавидовала бы любая современная модница, отдающая бешеные деньги за гелевую красоту. При взгляде на ее прямую спину и уверенную осанку хотелось распрямиться самой. Элегантное шерстяное платье в обычной кухне смотрелось бы странновато, но о том, что помещение, где мы находились, предназначалось для приготовления пищи, говорили лишь плита и холодильник. Вся остальная мебель была бы уместна в гостиной. И держала себя Мария Трофимовна так, как будто принимала высоких гостей в бальном зале. Как же найти с ней общий язык?
Но мои опасения оказались напрасными. Пожилая дама, как и большинство людей в этом возрасте, явно испытывала дефицит общения, имела прекрасную память и горела желанием рассказать о любимом муже. Но в отличие от большинства старушек, с которыми мне доводилось общаться, Мария Трофимовна говорила не для того, чтобы говорить. Она спросила, что конкретно меня интересует, и на все вопросы дала очень содержательные ответы.
По мере ее рассказа передо мной возникали образы крупных ученых-историков, археологов и путешественников.
Молоденькая Маша Чувалова увидела своего будущего мужа на лекции по археологии. Роман Ефимович эту лекцию и читал. Первого сентября 1942 года среди студентов истфака Тарасовского университета почти не было парней – все, кому позволяло здоровье, ушли на фронт. А вот обивавшим пороги военкомата девчатам объяснили, что их дело – получать образование. Тогда девушки параллельно учебе пошли работать санитарками в госпиталь, который открылся в здании соседней школы. Многие их вузовские преподаватели тоже надели солдатские шинели. Поэтому, когда в город прибыл эшелон с учеными Ленинградского университета, вывезенными из блокадного города, каждому сотруднику нашлось место в вузе. Студентки горели желанием узнать у них, как там, во фронтовом городе, но блокадники не хотели вспоминать о пережитых страданиях, а вот Роман Ефимович много рассказывал девушкам, учившимся на факультете. Но рассказывал не о том, что пришлось пережить самому, а о том, как достойно вели себя ленинградцы, как стойко сопротивлялись врагу. И осенью сорок второго, когда у всех на устах было слово «Сталинград», о героизме ленинградцев хотели знать еще и еще.
– Все девчонки были влюблены в Романа Ефимовича. Он не скоро оправился от многомесячной голодовки, но даже его блокадная худоба казалась нам особенно красивой, – в голосе Марии Трофимовны было столько тепла и любви, что у меня в груди шевельнулся червячок сожаления о том, что меня такое чувство миновало. – Как мы все его жалели, когда узнали, что умерла его жена, а потом и сын, так и не оправившиеся после блокады, – Чернова помолчала, справляясь с волнением, навеянным воспоминаниями.
Когда их группа пришла к преподавателю на похороны жены, выяснилось, что квартира, которую снимали Черновы, совсем недалеко от дома Чуваловых. С тех пор часто утром Маша видела, как преподаватель шел в университет, а потом как-то так получилось, что они стали ходить вместе. Чернову было тяжело одному в чужом городе. Коллеги из Ленинградского университета жили далеко, на работе общаться с ними было трудно – из-за недостатка преподавателей каждый нес двойную нагрузку. Очарование юной девушки, которая всегда была рядом, возымело действие. Не скоро, но Роман Ефимович понял, что жизнь продолжается, и понял это во многом благодаря Машеньке.