В эльфийской резервации
Шрифт:
– Так ты и есть моя сверстница, забыла? – ухмыльнулся Игорь. – А у Галки уже двое – детей в смысле. Нафига мне такое счастье?
– Да? – удивилась Аня, припомнив тщедушное тельце продавщицы неопределенного пола: интересно, кто позарился? – Жуть.
– Жуть – это у Махоркиной с проспекта Ленина: там уже шестеро, и все от разных мужиков, - сказал Игорь.
– Тебе-то почем знать, что от разных? – усомнилась Аня. – Или тоже принимал участие?
– Да весь город знает, что она ш… - начал было Игорь, но вовремя прикусил язык. – В общем, знаю. Да и дети все в отцов пошли – видно, от кого какой, даже генетический тест не нужен.
– Косяковка-а, - протянула Аня, качая головой. – Нет, знаешь, Игорь, давай с тобой на подобные темы
– Ладно, - пожал плечами Игорь. – Только чем меньше город, тем трудней понять, где новости, а где сплетни. Когда годами ничего не меняется, соседский чих кажется событием века.
И это было правдой, в чем девушка убедилась очень скоро. Каким-то неведомым образом (были у Ани подозрения, что голубиной почтой) самая дальняя резервация уже успела прознать, что у них сменился фельдъегерь, и к вечеру троицу косяковцев встретили хлебом-солью – причем в прямом смысле слова! То есть к ним действительно вышла красивая ушастая девица в вышитом зеленом сарафане (обзавидуйся, Хозяйка Медной Горы) и подала каравай на рушнике. В центре хлеба была посажена глиняная плошка с крупнозернистой серой солью. Смущаясь и краснея, Аня отведала лесного хлеба (из натуральной муки с неизбежными при таком способе производства отрубями), выслушала приветственно-хвалебные речи старших мужей, а далее и вовсе оказалась в центре стремительно развертывающегося праздника.
К счастью, изображать из себя что-то вроде невесты, над которой издевается тамада – народный любимчик, не пришлось: изнывающие от глухой лесной тоски эльфы просто нашли повод, чтобы прервать сельскохозяйственные работы и как следует что-нибудь отпраздновать. Уже через час причина праздника была забыта, и Ане предоставилась великолепная возможность ознакомиться со старинными традициями местных жителей: русскими народными хороводами под незнакомые затейливые мелодии на птичьем языке, какими-то странными играми в кустах (аборигены, что с них взять), квашеными в земле продуктами десятилетней выдержки (один только запах которых отбивал аппетит напрочь) и кедровой настойкой (на коре, а не орехах, но очень даже ничего).
Игорь в лесу отыгрывал столичного сноба: смотрел на всех свысока, то и дело оправлял свою нефорскую одежду, нелепо смотревшуюся в общей композиции, и нарочно заводил разговоры о таких вещах, которых даже в Косяковке не было: об особенностях работы эскалаторов в метро, удобстве оплаты при помощи телефона, новых моделях игровых приставок и грядущей революции в производстве квантовых компьютеров. Молодежь слушала его, раскрыв рот, а он, похоже, упивался вниманием и восхищением. Особенно восхищением лиц женского пола.
Девицы, кстати, заслуживали отдельного внимания. Они все как на подбор были розовощекие, скромные, в меру пышные – по крайней мере, в отношении бюста – и влюбленные по уши во все мужское и молодое. Они хлопали ресничками, улыбались и хихикали. Аня даже немного позавидовала им: умеют же некоторые так запросто получать удовольствие от жизни. А еще она в очередной раз задумалась о том, пользу или вред принесла женщинам эмансипация: вон, как этим девчушкам хорошо живется. И кусочки им самые сладкие отдают, и места самые мягкие, и комплиментами осыпают – даже распоследнюю дурнушку. По сути, холят и лелеят только за то, что женщина. Хотя, трудно судить о справедливости, когда речь идет о другом народе. Кто знает, как с этими девицами дома обращаются. Или после свадьбы. Может, розгами лупят за непослушание? По тем самым пышным, откормленным попкам.
Впрочем, Ане не на что было жаловаться. Розгами ее лупить никто не собирался (как и замуж звать, к счастью), а вот мужского внимания досталось с лихвой: как словесного, так и просто разнообразных подмигиваний, восхищенных взглядов и попыток втянуть в хоровод. Поначалу эти приставания были ненавязчивыми, но по мере увеличения содержания спирта в крови гуляющих, ситуация менялась. Сначала молодые (и не очень) парни просто ошивались рядом, потом начали подходить и заводить беседы, потом шутить на всякие пикантные темы, трогать ее за руку (якобы, чтобы поглядеть на фитнес-браслет) и даже приобнимать за плечи. Впрочем, на последнем пункте Игорь, малость опьяненный девичьим вниманием, наконец, спохватился и всех разогнал. Причем сделал это с таким сердитым лицом, что девушке даже стало смешно.
В общем, культурная программа оказалась выше всяких похвал, а вот угощение оставляло желать лучшего. Наконец-то Аня поняла, почему дорогих гостей положено встречать хлебом-солью: потому что ничего вкуснее в домах лесных жителей попросту не было. Из всех блюд, что прошли хоть какую-то термическую обработку (а глистами Игорь запугал девушку не на шутку) можно было угоститься разве что вареными яйцами. К тому же, поиски съедобного сильно затрудняла особенность устройства праздничного стола: он тут был не один на всех. Каждая семья считала необходимым накрыть свой – точнее, просто разложить еду на траве перед землянками. Ходить от «полянки» к «полянке» было в порядке вещей, ведь все друг друга знали. А вот Ане было дискомфортно, ведь при смене места пришлось бы знакомиться с новыми хозяевами стола. Поэтому она всерьез вознамерилась немного поголодать за столом старейшины Тополя – а именно так представился ей отец девицы в зеленом сарафане. Зато, постепенно нарастающее чувство голода не дало ей забыть о цели визита: нужно было поскорее отдать письмо, собрать посылки и поехать обратно, чтобы преодолеть самую дремучую часть леса при свете дня. Тем более, что все самое интересное, как ей казалось, она уже увидела.
Но сделать это оказалось не так-то просто. Письма, как и в Третьей резервации, давно уже копились у старейшины в ожидании приезда фельдъегеря, и их принесли, как только Аня напомнила. Но вот утихомирить гуляющих и сообщить им, что двуколка вот-вот отправится в дальний путь и вряд ли вернется раньше следующего месяца, не представлялось возможным: подвыпившие эльфы расшумелись не на шутку, рассеялись по уральскому лесу, хихикая и аукая из-за каждого куста и с вершин деревьев, и вовсе не собирались заниматься сбором посылок. Сначала Аня всерьез хотела махнуть на них рукой – мол, сами виноваты – но потом передумала: будь она на их месте, то сильно бы расстроилась, обнаружив, что «поезд ушел» под прикрытием нежданного праздника. В конце концов, она даже представить не могла, каково это: сообщаться с миром посредством одного-единственного почтальона, приезжающего то раз в месяц, а то и раз в полгода. Причем без предупреждения.
– А куда нам торопиться-то? – поддержал ее сомнения Игорь, подле которого пригрелись сразу две девицы: обе на вид моложе его, белокурые и с такими нетронутыми разумом лицами, что просто прелесть. Реснички хлопали, будто крылышки мотыльков. В глазах – небесная синь и густой гормональный коктейль типичного подросткового возраста.
– Я хотела вернуться домой хотя бы до рассвета, - без особой уверенности ответила Аня, одновременно крепким шлепком отправляя в нокаут слепня, которого не смутил мощный запах инсектицида «Таежного».
– Ерунда, - Игорь потер отбитый лоб и стряхнул дохлого слепня с колен. – Дядя Володя всегда тут на ночь останавливался. Все привыкли уже. Тебе к утру как раз посылок натаскают, только успевай бланки подсовывать.
– А где ночевать? – все еще сомневалась Аня. – У меня с собой только одно одеяло. Да и есть хочется.
Последнюю фразу она сказала полушепотом, покосившись на щедрого хозяина стола. Старейшина Тополь и его семья старались как могли: на белой скатерти были разложены и квашеная капуста, и салат из свежих лесных трав, и копченое сало неизвестного происхождения, и пирожки с медвежатиной, и еще много чего, очень вкусного на вид, но весьма подозрительного в отношении микробиологических показателей.