В Эрмитаж!
Шрифт:
— То есть она превратила тебя в меня? А картины ты еще для нее не покупал?
— Дорогой друг! В этом деле от меня даже больше толку, чем от тебя. Я знаю каждое полотно на каждой стене в каждом тронном зале Европы.
— Ты, конечно, побывал во многих дворцах. Но разве можно разглядеть картины, если все время стоишь на коленях?
— Вовсе не все время, — огрызается Гримм. — Кроме того, царица также попросила меня покупать ей румяна, притирания и духи.
— Действительно, кто справится с этим лучше? Ты сам используешь их в немалых количествах.
— И давать ей советы по воспитанию внуков.
— Я думал, что таковых не имеется.
— Пока нет.
— Но ты, значит, готов исправить положение?
— Не исключено. Вдруг Павел пошел в отца? Если он не справится, в помощниках недостатка нет. Зачем, думаешь, при дворе держат столько красавцев гвардейцев?
— Да, жеребцы как на подбор.
— Еще бы. Но не беспокойся и не завидуй, друг мой. Она в равной степени заботится о нас обоих. Она приготовила для нас места в новой Академии наук. И еще нам предстоит принять участие в создании Смольного института благородных девиц.
— Но готова ли она воспринять идеи Просвещения? Готова ли к реформам? — вздыхает наш герой. — Способна ли понять мои мысли о новой монархии, новом типе государства?
— Во всяком случае, она восприимчивей остальных правителей, — успокоил его Гримм. — Людовик слишком любит вакханалии, Фридрих — Баха, Георг Английский обожает розы, а Ее Величество любит мыслить. Ничто не доставляет ей большего удовольствия, чем полчасика размышлений. Двадцать страничек Вольтера или даже Руссо — и она счастлива.
— Бог мой!
— Она любит все его произведения за исключением «Общественного договора».
— Тут я с ней согласен.
— Ваши взгляды совпадают. Екатерина наложила запрет на издание этой вещи в России.
— Эта просвещенная дама еще к тому же и цензор?
— Не совсем. Она говорит, что разрешит издание книг Руссо в России, когда настанет время.
— Если следовать Руссо, оно не настанет никогда.
— Говорю тебе, она преклоняется перед Разумом во всех его проявлениях. Ограничений немного: она просит лишь не отрицать существование Бога, соблюдать приличия и не угрожать ее власти.
— Иначе: да здравствует Разум — но в пределах разумного.
— Я сказал, что хотел. — Мельхиор поднимается, по-братски обнимает Философа и надевает треуголку.
Но в дверях неожиданно останавливается, точно вспомнил что-то. Философ вопросительно поднимает брови.
— Должен предупредить тебя по старой дружбе. — Мельхиор подходит вплотную к нему. — Будь готов к некоторым небольшим помехам. Возможно, занятия философией придется иногда прерывать. Ее Величество предполагает вторгнуться в Турцию. И может быть, завоевать Польшу.
— Понятно…
— Кроме того, у нее были неприятности с самозванцами.
— Самозванцами?
— Да, это случается каждые несколько месяцев. Ты сам знаешь, что такое королевские династии. Бесконечные измены, внебрачные связи, убийства. То и дело откуда ни возьмись появляется какой-нибудь тип и объявляет себя законным наследником Романовых. Впрочем, обычно исчезают они так же быстро, как и появляются.
— Догадываюсь, каким образом.
— Но на сей раз все куда серьезней, — предостерегает Гримм. — Некий чернобородый донской казак провозгласил себя Петром Третьим.
— Разве Петр Третий не умер от геморроя?
— Да, в тюрьме. Но самозванец, настоящее его имя — Пугачев, заявил, что на самом деле императору удалось бежать и с помощью чудодейственного средства изменить свой вес, рост и внешность. Увы, под воздействием этого снадобья он также позабыл родной немецкий язык.
— Вот так средство!
— Теперь Пугачев где-то под Оренбургом. Казаки восстали и готовы были пролить реки крови, только бы посадить его на трон.
— У них есть шансы на успех?
— Ни одного. Восстание подавлено с беспримерной жестокостью. Думаю, Пугачева вскоре колесуют или повесят. Словом, императрице ничто не угрожает. А тебя это, скорее всего, вообще не коснется. Не стоило мне затевать этот разговор. Ты, мой друг, можешь всецело отдаться философии.
Однако на душе у нашего героя тревожно. Вдобавок, не успел уйти Мельхиор, на пороге возник еще один визитер — вертлявый и суетливый французский посол. Он кашляет, отхаркивается, утыкается простуженным носом в надушенный платок, покрикивает на прислугу. Граф Дюран де Дистрофф — фатоватый бездельник, только что переведен в Петербург из Вены, пышного и праздного города, где и усвоил эти резко-угловатые манеры.
— Россия, — констатирует он, предъявив позолоченную визитную карточку и усаживаясь, — холодная страна.
— Метко замечено, ваше превосходительство. Какая наблюдательность! Как мило, что вы зашли.
— В Версале Его Христианнейшее Величество попросил меня посетить вас. Он также просил меня передать, как он рад, что вы в Петербурге.
— Король так любезен!
— Вы не совсем поняли, — возражает посол. — Он просил передать, что чем дольше вы здесь останетесь, тем лучше. Однако на случай если вы вознамеритесь вернуться в Париж, то у меня для вас несколько пожеланий Его Величества. Так, некоторые мелочи, которые сиятельный король хотел бы, чтобы выдержали в голове во время метафизических дебатов с русской царицей.
— Какие, например?
— Некоторые территориальные споры. Кто имеет право на Польшу, кто претендует на Турцию. Императрица — немка по рождению и к Франции относится с предубеждением.
— Вот бы не сказал! При здешнем дворе все говорят по-французски, как на рю Рояль. А наши генералы, модистки и повара ищут свою фортуну в России. Неудивительно, что французская армия никуда не годится, а в Париже не достать приличной boeuf bourguignon. [22]
22
Говядина по-бургундски (фр.).