В Эрмитаж!
Шрифт:
— Но скажите, на что этот тип сдался Дидро?
— Думаю, дело в том, что каждому Moi,каждому «Я», нужен свой Lui,«Он». Племянника Дидро использовал как оппонента. Как свою противоположность. Он видел в нем своего двойника, свое alter ego,свое скрытое «Я». Или, как сказал бы наш уважаемый профессор Версо, Дидро деконструировал идею философии.
— А вы нет?
— Я думаю, племянник Рамо был таким же презренным поденщиком, каким стал бы и сам Дидро, если бы жил не ради своих идей и если бы Екатерина Великая не купила его библиотеку.
— Очень интересно, дорогуша, — щебечет шведский соловей, задумчиво глядя на меня.
— Так считал и Зигмунд Фрейд.
— Зигмунд вообще много чего считал. Но вот что я вам скажу: мне эта книга ни капельки не понравилась. Зато мне понравилась другая книга. Про слугу и его хозяина.
— Какая же?
— Та, что лежала в вашей сумке.
И, махнув томиком у меня перед носом, Биргитта наполняет мой стакан шипучей жидкостью. И знаете ли, должен признаться: несмотря на весь ее звездный апломб, я начинаю ощущать какую-то теплую и сентиментальную нежность к нашему рыжеволосому соловью.
— Ах да, «Жак-фаталист»! Вы и его нашли.
— Я нашла вообще все, что у вас есть. И теперь я все про вас знаю.
— Тут уж вы меня опередили.
— Этот Жак… Вы, конечно же, знаете, кто он такой.
— Человек, верящий в предопределение, и слуга своего Хозяина.
— Нет-нет, он не просто слуга, он доверенный слуга. Первый из великих слуг-фактотумов.
— Вроде севильского цирюльника?
— А Дидро был знаком с Бомарше?
— Да. Они были знакомы, а может, и дружили.
— Так вот, в этой книге уже есть Фигаро. Дидро передал его Бомарше…
— …а тот передал его Моцарту и Россини…
— …и это доказывает, что ваша книга может быть положена на музыку. И поэтому я решила, что этот ваш Дидро может мне понравиться.
— Потому что вы можете его спеть?
— Конечно. Но тут еще очень много шампанского. Прилягте и помогите мне допить его.
— Хорошая идея, — отвечаю я, — но мне действительно нужно убегать.
— Надеюсь, не к штурвалу?
— Писать доклад. Я слышал, вы все проголосовали за то, чтобы я завтра утром выступил с докладом.
— Пустяки, дуся, — уговаривает меня дива с печально-удивленным взором. — Как вы не понимаете? Слишком вы серьезный, побудьте хоть немножко шведом. Вспомните-ка, что случилось с Евгением Онегиным.
— Он должен был писать статью?
— Он стоял перед выбором между одиночеством и любовью. И то, что он сделал, — просто недоразумение какое-то.
— Что вы имеете в виду?
— Вы что, не помните жалобу Татьяны?
— Какую жалобу?
Рыжеволосая дива откидывается на подушки, делает короткий вдох и снова начинает выводить свои трели:
— «Но посреди печальных скал, / Отвыкнув сердцем от похвал, / Один, под финским небосклоном, / Он бродит, и душа его / Не слышит горя моего». Вспомнили?
— Ага. Очень хорошо.
— И очень грустно. Ужасно грустно. Он отверг ее невинную любовь. Конечно же, она потом вышла замуж за очень богатого человека. И когда они снова встретились, он понял, как он жаждет ее любви. Она все еще его любит, но на этот раз перед выбором стоит она.
— Между любовью и долгом.
— Она борется с собой, но отвергает его. Он оправдывается, он признает свои ошибки. Это ужасно.
— По-моему, это очень хороший конец.
— Конец просто ужасный, душка. Она уходит — и впереди у нее только унылый брак и супружеские обязанности. Он остается несчастным трагическим героем. «О жалкий жребий мой!» — кричит он, и на этой печальной картине занавес опускается.
— Да…
— Так давайте же выпьем еще шампанского, — умоляет дива. — Посмотрите: там, в ведерке, есть еще одна бутылка.
На этот раз я соглашаюсь. И да простит меня читатель, но я хочу остановиться прямо здесь, не касаясь того, что произошло впоследствии. Как сказал сам Александр Пушкин, прерывая вольно катящийся стих «Евгения Онегина»: «Но следствия нежданной встречи / Сегодня, милые друзья, / Пересказать не в силах я».
М-да, это и в самом деле был длинный и трудный день. Много новых встреч произошло на Пути Просвещения. «Владимир Ильич» прокладывает себе путь среди китообразных плавучих островов. Где-то внизу, в столовой, Бу и его пилигримы, наверное, все еще обсуждают животрепещущие вопросы демократической процедуры. Версо и Пирсон сидят в ночном клубе «Балаклава»; и одному богу известно, где теперь Свен и Агнес. А на площадях и бульварах Москвы — толпы, автоматы, танки и комендантский час, и, по всей видимости, начинается что-то ужасное. Кто знает, что ждет нас, плывущих на «Владимире Ильиче», по прибытии в Россию? Прилив смывает лицо с песка, и уже нет картезианского «Я», и мы живем в полной случайностей вселенной космического хаоса, и мчится она навстречу собственному уничтожению. Кому-то кажется мало? Так вот, завтра нам предстоит еще целый день нудной писанины…
Но сейчас у нас осенняя ночь на Балтике — полная успокоительной прохлады. За портьерами холодно поблескивают острова архипелага. В каюте дивы есть все условия для умеренно-либерального телесного комфорта. Здесь и мягкая шелковистая кровать, и несколько больших бутылок шампанского, и оперная партитура на стеганом покрывале. Что случится потом? Что потом будет сказано? Что потом будет сделано? Поразмыслите об этом самостоятельно, у кого на что достанет воображения. В качестве же подсказки сообщу вам один фактик: по-моему, я уже говорил, что я настолько деликатен, что практически на любое предложение говорю «да». Могу охотно согласиться с тем, а могу даже с этим.
Впрочем, все это едва ли имеет значение. Важно и достойно упоминания лишь то, что уже второй вечер подряд и по причинам далеко не разумным, мне не удается засесть за доклад…
10 (прошлое)
Правило первое: все знаки отличия должны быть сданы при входе вместе со шляпами и шпагами.
Правило второе: все амбиции и претензии, основанные на прерогативах рождения, ранга, социального происхождения и любых других основаниях, также должны быть оставлены при вступлении во дворец.
Правило третье: услаждайте себя, как пожелаете, но постарайтесь ничего не ломать, не портить и не жевать.
Правило четвертое: сидите, стойте или бродите по комнатам, словом, ведите себя как захотите, не оглядываясь ни на кого.
Правило пятое: будьте сдержанны и не слишком болтливы, чтобы общество ваше было приятно прочим и не вызывало у них головной боли.
Правило шестое: вступайте в споры, если вам угодно, но избегайте излишней запальчивости и гневливости.
Правило седьмое: не зевайте, не вздыхайте, избегайте и других выражений скуки.
Правило восьмое: принимайте участие в невинных играх и развлечениях, предлагаемых другими придворными.
Правило девятое: ешьте медленно, с аппетитом. Пейте с удовольствием, но умеренно, не теряя способности твердо держаться на ногах, чтобы когда соберетесь покинуть двор, сделать это самостоятельно.
Правило десятое: забудьте о ссорах, сплетнях, политических разногласиях и заговорах. И главное — запомните: сор из избы не выносят, все, услышанное здесь, не должно пересказываться вне этих стен.
Если придворный или гость нарушит любое из вышеупомянутых правил и это нарушение будет засвидетельствовано двумя другими, он (или она, исключений для дам не делается) должен выпить стакан воды и громко прочесть страницу «Телемахиды» Тредиаковского.
Любой нарушивший три правила должен выучить наизусть по крайней мере шесть строф поэмы.
Нарушивший десять правил больше никогда не переступит порог
Малого Эрмитажа.
Итак, добро пожаловать.