В Флибустьерском дальнем море
Шрифт:
Меня начала колотить нервная дрожь. Мы с Юленькой наглядно увидели ожидавшую нас участь, от которой нас спасло только чудо. Не подоспей вовремя Кабанов, или окажись на его месте кто-то другой, и лежать бы нам подобно этой несчастной.
Я вдруг испытала такой прилив благодарности к Сереже, что попроси он, даже не попроси - потребуй награды, отдалась бы ему, не стесняясь подруги. Я невзлюбила не мужчин, а тех, кто называет себя мужчинами. Но наш спаситель был не поддельным мужчиной, а настоящим!
Мне показалось, что Кабанов уловил
– Самое паршивое, что дойти до лагеря засветло мы не успеваем, - сказал он после некоторого молчания.
– Можем заночевать в лесу, - предложила Юленька. Она тоже не испытывала страха в присутствии такого защитника.
– А утром уже дойдем до остальных.
– Можно и так, - неопределенно протянул Кабанов.
– В принципе ночью никто шастать по лесу не будет.
Он вдруг остановился, предостерегающе вскинув руку. Этот жест был нам уже знаком. Мы послушно остановились, вслушиваясь в лесные звуки.
Кабанов тихо отвел нас за ближайший кустарник, передал Юленьке сумку, мне - ружье, и шепнул:
– Ждите меня здесь. Что бы ни случилось - не высовывайтесь и не бойтесь. И молчите. Я скоро приду.
– Не ходи, - шепнула Юленька и неожиданно вцепилась в него. Или вместе переждем, или вместе пойдем.
Кабанов осторожно освободился от моей подруги, посмотрел ей в глаза, перевел взгляд на меня и сказал:
– Я вернусь. Обязательно вернусь. А ваша помощь - ваше ожидание. На меня еще пуля не отлита.
Больше он не сказал ничего. Кивнул и бесшумно растворился в окружающей зелени, будто был не человеком, а добрым духом этого леса.
Томительно потекло время. Мы с Юленькой обратились в слух, ожидая шума борьбы, невольных вскриков, выстрелов, но все было тихо. Потом где-то вдали зазвучали возбужденные голоса, притихли и стали медленно приближаться к нам.
Я инстинктивно наглухо застегнула молнию на куртке и присела, стараясь слиться с кустарником. Но почти сразу же, снимая с души камень, прозвучал ставший родным голос:
– Все в порядке, девочки! Это наши, с "Некрасова". Можете выходить.
Мы без колебаний выполнили его пожелание. Кабанов предстал перед нами в компании четырех женщин различного возраста, двух детей и пятерых мужчин. Все они были знакомы мне лишь в лицо. Единственным исключением был наш судовой врач Петрович (все звали его обычно по отчеству). Полноватый и добродушный доктор с седенькой клинообразной бородкой даже сейчас не расстался с большим и тяжелым саквояжем.
Подобно нам, компания спаслась благодаря случаю. Бегали, прятались, один раз налетели на разбойников, но тех было только двое, и Костя, тоже телохранитель, как и Кабанов, застрелил их быстрее, чем они успели причинить какой-либо вред. Теперь вся группа с готовностью присоединилась к нам. Мы двинулись дальше целой толпой, но ни я, ни Юленька не уступили почетного места рядом с Сергеем.
Ночь наступила быстро. На небе светила начавшая убывать луна, но деревья росли так густо, что видимости не было почти никакой. Наши шаги поневоле замедлились, а тут еще подъем стал круче. Местами приходилось едва ли не карабкаться, и все порядком вымотались, когда Кабанов остановил наш маленький отряд. Он велел подождать его на месте, а сам в одиночку полез дальше.
А потом были радостные голоса, последние метры подъема, встреча с успевшими обосноваться здесь пассажирами... Было жареное над костром мясо дикой козы, добытой все тем же Кабановым. Был он и сам, уставший и такой родной, и его слова:
– Идите спать, девочки! Боюсь, завтрашний день тоже окажется не из легких. Спокойной ночи!
– А вы?
– Я еще закончу кое-какие дела.
– Он внезапно подмигнул мне и добавил одно слово.
– Искусительница!
27. ЯРЦЕВ. МОРЯК БЕЗ КОРАБЛЯ
Очнулся я быстро. Я сидел прислонившись к какому-то шершавому дереву, рядом на корточках пристроился Ширяев, а за ним стояли Вика, Мэри, Марат. Они смотрели на меня с испугом и жалостью.
Гриша осторожно и умело обтер мне ребра влажной тряпкой и, закончив, объявил:
– Счастлив твой Бог, Валерка! Аккурат в ребро угодил. На сантиметр ниже или выше - и привет...
Он стянул с себя рубашку и остался в тельняшке, но не нашей, морской, а в такой, какую носят десантники - в бело-голубую полоску. Быстро разрезав рубашку на полосы, Ширяев туго перебинтовал рану.
Я все-таки не выдержал и посмотрел на медленно пропитывающуюся кровью материю. Гриша перехватил мой взгляд и успокоил:
– Рана пустяковая. Кровь свернется, и все будет в норме. Одевайся, а я займусь твоими трофеями.
И он, усевшись на корточки, принялся деловито осматривать принесенный мною пистолет, что-то бурча себе под нос, но так тихо, что разобрать слова было невозможно.
– Давай помогу.
– Мэри увидела, как я осторожно пытаюсь напялить на себя рваную рубашку, и присела рядом.
Она с материнской заботой помогла мне одеться, но встал я сам, наотрез отказавшись опереться на ее руку.
– Порядок!
– Ширяев отстранил вертевшегося рядом сына, встал и с довольным видом сунул пистолет за ремень.
– Конечно, не ахти, но трофейному коню в зубы не смотрят.
– А мне дай саблю!
– Маратик еле поднял тяжелый для него клинок.
– Всех зарублю!
– Это не игрушка, - остудил его пыл Гриша, забрал оружие у сына и спросил у меня.
– Ты фехтованием не занимался?
– Нет. Только бегом, да и то очень давно.
– Я усмехнулся, поняв двусмысленность ответа.
– Вот и я нет. Предлагали в молодости. Да, знать бы, где упадешь... Ладно, держи. Хоть что-то будет. Или махнемся, если хочешь. Я тебе пистолет, а ты мне саблю.
– Я все равно стрелять не умею, - признался я и вытащил ранивший меня нож.
– Мне и этого хватит.