В глубинах пяти морей
Шрифт:
Ложусь на дно около крупного моллюска, который при моем приближении захлопнул створки. Хочется сфотографировать его с близкого расстояния. Аппарат готов к съемке, конденсаторы электронной лампы-вспышки зарядились — вижу сигнал неоновой лампы. Проходит минута, другая, створки раковины разомкнулись, показались щупальца, которые белыми ресничками опоясали края розовой мантии — его тела. Между щупальцами черные точки. Это глаза животного. Гребешок различает светотень и при колебаниях воды или изменении освещенности закрывает створки, издавая характерный щелчок. Мой моллюск размером с десертную тарелку, видимо, уже не молод; на верхней, более плоской створке раковины поселились какие-то животные, которые построили здесь извилистые домики — тоннели. Нижняя створка погружена в
Мелкие особи гребешков довольно легко парят в воде. Резко закрывая створки раковины, они выталкивают струи воды из внутренней полости, создавая реактивную силу, которая позволяет им толчками передвигаться. Известно, что и крупные гребешки меняют места обитания. Они откочевывают на зиму в более глубокие места.
После съемки гребешка я провел небольшой эксперимент — вытряхнул его из насиженного гнезда на ровную площадку. Гребешок закрылся и замер на некоторое время, потом, успокоившись, несколько раз дернулся, щелкнув створками. Поворачиваясь вокруг своей оси, он зарылся в грунт, насыпав на себя небольшой слой оседающих песчинок. Надежно замаскировавшись, моллюск открыл створки и уставился на меня сотнями глаз.
Мое неподвижное лежание на подводной полянке позволило приоткрыть еще несколько тайн и понять приемы маскировки ее обитателей. Рядом со мной вдруг неожиданно резко выдвинулись метелки пушистых, с тончайшими ворсинками перышек. Это были щупальца морских червей, зарывшихся в песок. Черви выбрасывали щупальца, ритмично шевеля ими, убирали их как по команде, и вновь выбрасывали. Создавалось впечатление, будто над ковыльной степью проносятся легкие порывы ветра и тонкие метелки растений то пригибаются, то вновь выпрямляются в полный рост.
Среди мелких бугорков и впадин на песчаной площадке — витые раковины моллюсков, маленькие и большие. При внимательном рассмотрении можно было обнаружить под раковинами клешни и членистые ножки. Это раки-отшельники сделали бывшие домики моллюсков своим пристанищем.
Подплывая к камню, я вспугнул камбалу, которая так слилась с песчаным грунтом, что я чуть было не опустил на нее ладонь, выбирая позицию для съемки. На камне был свой мирок животных и растений. Друза мидий, будто горная деревня, лепилась к откосу, множество тонких нитей — биссусов — удерживало и больших, и малых моллюсков. Это оказалась группа мидий Грайяна, створки многих крупных особей у них покрыты, как мхом, водорослями и известковыми наростами. Створки приоткрыты: работают реснички, загоняя в полости мантий воду с мелкими органическими частицами — пищей мидий.
Весь камень был покрыт разноцветными пятнами. Белели наросты известковых водорослей литотамний, очень похожих на кораллы. Зеленели пучки ульвы, на макушке камня красовалась белая актиния; рядом с ней прилепились морские ежи — черные, фиолетовые и серые. Многие из них навешали на свои «шубки» разную разность — кусочки раковин, обрывки водорослей, а на одном из них прилепился кусочек газетного листка. Странно было видеть в этом подводном уголке на дне моря обрывок газеты.
На поверхности камня виднелись и плоские нашлепки ярко-оранжевого и кремового цвета — губки. Сделав несколько снимков, я поспешил наверх, кончился воздух, да и замерз я основательно — пальцы рук стали непослушными.
Всплывая к катеру, я помахал продолжавшему свою работу Жене; он уже порядком набил питозму «морским женьшенем» и готовился послать ее наверх. Водолаз тратил на сбор полусотни килограммов морских огурцов час-полчаса — это питомза, а за смену собирал две-три питомзы, которые отправлял наверх, оставаясь на дне. Всего раз поднимали его на поверхность для небольшого отдыха и перекура.
Наш труд был менее утомителен. Подняться на поверхность, сменить акваланг, перекусить и передохнуть нам проще, но вот о производительности труда можно было поспорить. К концу экспедиции мы пришли к мудрому выводу: каждой категории подводных работников нужно решать свои задачи.
Настало время отыскивать первую партию установленных у рыбокомбината садков, чтобы загрузить их подготовленными для этого моллюсками. Капитан, понимая серьезность момента, без лишних слов
Место, где опустили садки, искали так. Катер вдет по курсу, определенному штатным компасом, на один из пеленгов. По второму компасу мы с Олегом прицеливаемся на другой ориентир. Прицел Олег изготовил из двух картонных пластин, прорезав в них вертикальные щели — визиры. Эти визиры заранее были установлены по углу второго ориентира, указанного капитаном сейнера при установке садков. Олег смотрит в «прицел» второго компаса и ждет, когда в прорезях появится труба рыбокомбината. Тогда он дает команду сбросить за борт заранее приготовленный буй с буйрепом и якорем. После завершения операции все повторяется еще раз. Теперь мы идем курсом на второй ориентир, а Олег ждет появления в прорезях прибора третьего ориентира. Поставив второй буй, мы готовы к погружению. В воде плавают два буйка, которые помогают определять курс катера, теоретически допустимая ошибка составляет сто — сто пятьдесят метров. Правда, наши два буйка, яркие детские мячи в плетеных сетках-авоськах, качаются на волнах на расстоянии полсотни метров друг от друга — это уже успех.
Наше, погружение даст ответ на многие вопросы: правильно ли выбран метод поиска, точны ли приборы, как поживают наши садки. Под воду идем с Олегом. Перед маской — прозрачная синь моря, не то, что взбаламученная вода у берега. Видны перья руля и винт катера, все изъедено морской водой. На винте — заусеницы и выбоины от ударов о куски льда или бревна, на рулевых перьях — пятна ржавчины и белая россыпь балянусов.
Проплыв под килем катера от кормы к носу, опускаемся по якорной цепи к зарослям ламинарии. Садков не видно. Наш поиск должен определить величину ошибки, и мы уплываем в противоположные стороны. Ищем буйрепы, на которых подвешены поплавки. Течение и ветер развернули катер поперек линии буйков, и мы, ориентируясь на маленькую черную лодочку, которой кажется катер отсюда, со дна, плывем, я — от левого борта, Олег — от правого. Внизу — буро-зеленая плоская поверхность, покрытая зарослями морской капусты. Все время попадается вездесущая камбала; она то поднырнет под водоросли, то, выскочив из-под них и подняв столб мути, парит над бахромой растений. Я плыву и плыву вперед; давно уже должен быть виден буйреп, но его все нет и нет. Стоп, пора остановиться, а то камбала-проводник заведет невесть куда. Разворачиваюсь и осматриваюсь. Над морской порослью зеленоватый сумрак. Ни катера, ни белого шнура буйрепа, ни шлейфа пузырей от акваланга напарника. И камбала скрылась. Я да прозрачные креветки над зеленым ковром как бы в вязком зелено-синем мешке: сверху голубым пятном рябит поверхность моря, вокруг зеленоватая, без четкой границы стена. Куда ни глянь, однообразная картина: зелено-бурая растительность на дне и синеватый сумрак водной толщи.
Решаю всплыть и сориентироваться на поверхности, но в последний момент внимание привлекает бугор, покрытый ламинариями. Он — на пределе видимости. Подплываю, и — о чудо! — камбала не напрасно «вела» меня за собой: бугор — это наши садки, скрытые лентами водорослей. За неделю, которая прошла после установки садков, примятая растительность поднялась над ящиками и прикрыла их. Три садка стоят рядом, они опустились удачно и не повреждены; два других встали дыбом и, как кони, наскакивают друг на друга.
Нужен буй. Стараюсь всплыть строго вертикально, чтобы не потерять садки. Поднимаюсь вместе со множеством пузырьков; они, вылетая из коробки автомата акваланга, рассыпаются на мельчайшие шарики, потом, всплывая вверх, увеличиваются в размерах и принимают форму вогнутой чечевицы. Постепенно линзочка раздувается — это уменьшается давление воды. Вот на блестящей поверхности пузыря становится видно изображение уродливого человека с огромной головой и маленькими ногами — это мое отражение, Хочется вглядеться в него повнимательнее, но вот уже и поверхность воды, и уродец разлетается с легким хлопком.