В глубине Великого Кристалла-2
Шрифт:
Мальчишки действовали слаженно. Большинство из них ухватились за руки и встали перед башней живыми цепями, в несколько рядов. А человек двадцать кинулись вверх по галерее. На ступенях загудели брошенные барабаны.
На улице нарастал шум взрослых и ребячьих голосов. Один мальчишечий голос - тонкий и отчаянно яростный - все время повторял:
– Стойте! Не смейте! Не смейте!
Те, кто ворвался на галерею, поравнялись с нами. Все происходило так быстро! Мы с Валеркой увидели Братика, рванулись к нему и вместе вбежали в сводчатый коридор.
Сначала была полная мгла, но очень скоро зажглись факелы. Двое мальчиков в алых рубашках проскочили вперед и освещали дорогу.
Коридор вывел на квадратную площадку, а от нее кругами уходила вверх широкая лестница. Наш бег был молчалив и стремителен. Только гулкий топот разносился среди стен. Один из факельщиков поскользнулся и упал. Толпа могла налететь сзади, но Валерка успел подхватить и поставить мальчишку. Тот благодарно улыбнулся и, сильно хромая, побежал дальше. Он не выпустил горящий факел.
Лестница кончилась, и мы высыпали в просторную сводчатую комнату, где было очень светло.
Горели развешанные по стенам фонари (кто их зажег?). Я увидел зубчатые барабаны и громадные деревянные катушки с намотанными цепями.
И тут же я увидел гвардейцев.
Они стояли всюду, у каждого барабана, в глубоких оконных нишах, на каменных выступах и бревенчатых балках. Поверх малиновых мундиров на гвардейцах красовались золоченые наплечники и желтые панцири из тисненой кожи. А на головах - клеенчатые шапочки с черными перьями. Каждый держал легкую трехгранную рапиру...
Стало тихо-тихо. Я вдруг почувствовал, что здесь очень холодно и пахнет гнилым деревом. И услышал частое дыхание ребят. Никто не ждал, что здесь будет охрана: мы натолкнулись на засаду, как волна на стенку. Никто, наверное, не испугался, просто растерялись.
Просто никто не знал, что теперь делать.
Темноволосый курчавый мальчик, которому только что помог Валерка, вдруг подскочил к барабану с цепями и рукоятью факела ударил деревянный клин, торчавший между зубьями шестерни. Клин не шевельнулся. Стоявший рядом гвардеец как-то механически поднял кулак в желтой очень короткой перчатке и опустил на голову мальчишки. Факельщик беззвучно упал, скорчился на кирпичном полу, подтянув к подбородку ободранные коленки.
Я прыгнул и как бы со стороны услышал свист своей рапиры. Удар пришелся по запястью гвардейца. Тот молча открыл рот и, сгибаясь, прижал к животу раненую кисть.
В это время по другому ходу ворвался отряд: ребята лет шестнадцати, с тонкими, словно удочки, копьями. Впереди был паренек - смуглый, с длинными желтыми волосами, в медной кирасе на кожаной куртке.
Он крикнул очень звонко:
– Прочь от машин, солдаты!
Бородатый гвардеец, с лиловым шарфом поверх нагрудника, неторопливо взял с кирпичного уступа взведенный самострел и нажал на спуск. Стальной стержень гулко ударил по кирасе и остался торчать в ней. Паренек стал падать - очень медленно, - и все в тишине смотрели, как он падает. Потом рванулся яростный крик, копья полетели в гвардейцев. Люди смешались, и тонкие рапиры замелькали в свете фонарей, как большие вязальные спицы.
Нечего было и думать о решетках. Гвардейцы вмиг оттеснили нас к выходу. Мы с Валеркой встали рядом и отчаянно крестили воздух клинками, пока ребята уходили на лестницу и в коридор. Братик держался за нами. Рубашку
с него сорвали в схватке, и теперь он, щуплый, тонкорукий, в своей выцветшей маечке, казался особенно маленьким и беззащитным.
– Уходи!
– крикнул Валерка.
Братик прикусил губу и помотал головой. Он сжимал Валеркин нож, совершенно бесполезный в таком бою.
Два барабанщика подхватили и унесли мальчика-факельщика, которого сбил гвардеец.
Я думал, что охрана отгонит нас от механизмов и не будет преследовать. Однако гвардейцы наседали и пытались схватить ребят. У двоих я вышиб клинки, троим основательно поцарапал рожи. Валерка держался рядом, не отходил ни на полшага. Он был молодец. Я видел, как он заставил отступить рослого пузатого гвардейца. Тот откинулся и сбил еще одного.
Тогда вперед протолкался бородатый с шарфом. Он криво улыбался черным открытым ртом и крутил рапирой хитрые финты. Из-за него тупо лез другой белобрысый и прыщеватый.
Валерка ткнул прыщеватого в плечо, но клинок скользнул по металлу.
– Отходите!
– крикнул я и махнул левой рукой: "Туда, назад!" Неосторожно повернулся - и клинок бородатого чиркнул меня по ребрам.
Боли почти не было, но я сразу ощутил, как намокла рубашка. Прижал к ране левый локоть. Бородатый замахнулся. Ударом снизу я рассек ему на локте рукав. Гвардеец качнулся и отступил.
В этот миг я услышал, что Братик негромко вскрикнул.
Я оглянулся. Братик жалобно улыбался. Под ключицей у него, рядом с перекрученной лямочкой майки, было треугольное черное отверстие. Сначала черное. Но тут же оно словно налилось ярко-красным соком. Тяжелый шарик крови выкатился из него и побежал под майку, потянув за собой алую полоску. Братик растерянно посмотрел на Валерку и прислонился к нему. Валерка заплакал и подхватил его на руки, уронив шпагу.
– Сволочи, - сказал он.
Видимо, прошло всего две-три секунды. Когда я повернулся к гвардейцам, они стояли на тех же местах, и бородатый держался за локоть. Я схватил Валеркину шпагу и с двумя клинками рванулся по ступеням. Я что-то кричал от ярости и отчаяния.
Не знаю, может ли быть страшным встрепанный двенадцатилетний мальчишка, даже со шпагами в руках. Но гвардейцы отступили, откатились вниз по лестнице. Я, пятясь, вернулся к Валерке и Братику. Сердце колотилось сильно, беспорядочно и словно не в груди, а где-то в горле. Я переглатывал и кашлял.
– Уходим, быстро...
Мы оказались в темном коридоре. Нас не преследовали. Мы не стали спускаться по галерее. Валерка с Братиком на руках свернул в незаметную боковую дверь, и мы вышли на висячий мостик.
Теплый воздух сразу охватил нас. Были синие сумерки: солнце уже село. Из-за груши торчала половинка розовой чудовищно большой луны. С улицы не доносилось ни звука. Но все это я отметил мельком, между прочим. Одна мысль, одна тревога была сейчас: что с Братиком?
Он висел на руках у Валерки, расслабив руки и ноги. Только голову старался не ронять, прислонив ее к плечу брата. Он по-прежнему слабо улыбался, но глаза его были закрыты.