В глубине Великого Кристалла. Том 1
Шрифт:
— Вильсон…
— Убирайся! Врешь ты все! Не звезда ты, а… коптилка паршивая, вот! — И Стасик отвернулся так, что захрустела шея. И замер, закостенел…
Яшка стремительно бежал вниз. Хлестали по нему репейники, полынь и бурьян. Болела порезанная где-то пятка. Он всхлипывал громко, не сдерживаясь. Пусть! Последняя боль, последние слезы…
Внизу, у баржи, он все же оглянулся: не следит ли за ним Вильсон? Уж лучше бы выскочил за бугор и следил. Может, рукой помахал бы…
Но Стасик не смотрел,
И пошел к лестнице…
Серое небо
Прошли три дня — пустые, серые. Вечером к Скицыным постучала Полина Платоновна.
— Здравствуйте… Стасик, а что это Яши не видать? То целыми днями здесь, а то…
— В самом деле! — спохватилась мама. — Куда он пропал? И ты, я смотрю, как в воду опущенный. Что случилось?
Стасик тихо кашлянул и стал смотреть в темное окно.
— Станислав…
— Уехал он. Насовсем…
— Как уехал?.. Сбежал?!
— Ну, почему сбежал! Просто перевели… В другой город.
— А в какой город?
— Ну, откуда я знаю? Он сам не знал… Говорил, на Украину куда-то, — придумал Стасик. — Группу, десять человек.
— Но он напишет?
— Откуда я знаю, — опять буркнул Стасик.
— Вы что, поссорились?
— Какая теперь разница! — с отчаянием сказал Стасик. — Если его все равно нет… Что вы все ко мне пристали!
— Не смей грубить! Тебя по-хорошему спрашивают, а ты…
— Не надо, Галина Викторовна, — тихонько вздохнула у двери Полина Платоновна. — Это бывает у мальчиков. Случается, что один из друзей уезжает, а другому обидно, хотя никто не виноват. У Левушки тоже был товарищ, Саша Максимов, а потом, в пятом классе, вот так же… Что поделаешь…
Стасик сидел, привалившись к подоконнику, и наливался тяжелой тоской. В мглистом Катерном переулке шуршал дождь.
Полина Платоновна сказала:
— Славный мальчик этот Яша. Я даже думала…
— Что? — спросила мама.
— Да теперь все равно уж… Видимо, не судьба… Недавно Стасика не было дома, а он пришел, говорит: «Можно, я у вас посижу?» Я обрадовалась. Попросила его: «Поиграй мне, если не трудно». И он начал играть. Импровизировать… Честное слово, ничего подобного я раньше не слышала. Даже до слез… Это просто дар Божий…
Тут закапризничала, разревелась Катюшка, мама подхватила ее, Полина Платоновна незаметно ушла.
…А наутро Стасик с сумрачным ожесточением разломал их с Яшкой домик.
Он решил, что не будет больше страдать и тосковать по Яшке. Мудро, по-взрослому, сказал себе: «Что было — не вернешь, а жить все равно надо». И стал жить как все. Играл на полянке в футбол, ходил в кино с Вовкой и Зямой, которая вернулась из лагеря — загорелая и совсем уж длинная. Потом пришло первое сентября — там вообще хлопот не оберешься. У Стаськиного
— А от Яши письма не было?
Ну, и все посерело, потускнело тут же. Не надо ни Архимеда, ничего другого…
Мама взяла его за плечи мокрыми руками.
— Ох, Стасёнок ты мой… В жизни ведь всякое бывает. Даже если вы разъехались навсегда, если даже рассорились на прощанье, все равно ведь… что было, то было. Хорошее надо помнить, и тогда оно будет с тобою всю жизнь… Верно ведь?
Стасик глотками загнал внутрь слезы и кивнул. Но вся его тоска, вся печаль по Яшке, которая в последние дни пряталась позади суеты и забот, поднялась опять, сделалась главной.
«Хорошее надо помнить»… Было бы легче, если бы расстались по-хорошему. И если бы знать, что Белый шарик тоже будет помнить это лето. Помнить Вильсона… Только не вспомнит он! Превратится в большую звезду после своего дурацкого Возрастания, и станет ему наплевать на все, что было…
Но… почему?
Неужели у звезд память хуже, чем у мальчишек! Неужели в ней не найдется уголка для Вильсона? Для… желтого окошка, которое светилось в их самодельном доме?
Может, Шарик напрасно боялся, и ничего он не забудет! Скорее всего, ему это большие шары наговорили. Нарочно! Чтобы меньше думал о Земле, о Вильсоне…
Но если он помнит… Пускай он прийти сюда больше не может, но через шарик-то поговорить, наверно, можно! Хотя бы разок! Чтобы сказать: «Яшка, ты не злись, что я тогда так по-дурацки закричал на тебя…»
Почему раньше-то не подумал о шарике, балда?!
Эта мысль — такая простая, такая спасительная! — пришла Стасику в школе, на уроке, и он еле дождался звонка. Наврал Елене Матвеевне, что болит голова, схватил портфель и помчался в универмаг. Хорошо, что был в кармане рубль!
Он купил за пятьдесят копеек целлулоидный теннисный мячик и тут же сжал в кулаке: «Шарик!.. Белый шарик!»
Молчал твердый мячик. Ни холодный, ни теплый. Неживой.
Опять стало пусто на душе. И серо вокруг. Листья были серые, дома и заборы серые. И небо серое, без солнца…
Дома Стасик — уже без всякой надежды, просто так — подержал в ладонях все шарики, какие попались на глаза: пластмассовые на Катькиных погремушках, медные на спинке кровати Полины Платоновны и даже круглые набалдашники на ручках деревяной скалки. Никакого толку.
— Ходит, ходит, — сказала бабушка Зямы, она присматривала за Катюшкой, пока мама на работе. И заодно воспитывала Стасика. — Уроки бы учил.