В годы большой войны
Шрифт:
— Но ты знаешь, Ильза, пока иначе нельзя.
— Почему, Курт? — Они снова шли по каменистой тропе, и Вольфганг бережно придерживал ее за плечи. Ильза резко повернула к нему лицо. — Почему? Почему мы не можем быть вместе, работать вместе, жить вместе?!. Я не хочу быть колокольчиком, который ты слышишь издалека. Это красиво звучит, но… Я всегда так тревожусь за тебя, Курт! Недели, месяцы не знаю, что с тобой, как ты живешь, о чем думаешь… Мы можем быть вместе! Сделай это!
Они стояли лицом друг к другу, обуреваемые одним чувством. Замок на другой стороне долины был виден в прозрачном воздухе
— Мне тоже, Ильза, трудно, когда я думаю о нас… Но поверь, девочка, я не хочу подвергать тебя опасности.
Ильза иронически взглянула на Курта:
— А ты боишься опасности?
— Для себя — нет, но это касается тебя.
— Ну какая разница, Курт: работаю ли я одна или буду рядом с тобой заниматься тем же делом? Опасность не возрастет, но я перестану тосковать. Придумай что-нибудь, Курт, чтобы мы были вместе… Ты ведь знаешь — я умею быть осторожной. Ты заметил — даже здесь я не называла тебя твоим настоящим именем.
В голосе Ильзы звучали мягкие, просительные нотки.
— Не от меня ведь это зависит, — печально сказал Курт. — Попробую поговорить с товарищами…
— Ты обещаешь?.. Да? Обещаешь?! — Она прильнула к нему, заглядывая в лицо. В глазах Ильзы уже не было той холодной отчужденности, как там, на скале у обрыва.
На Курфюрстендамм в Берлине, ближе к Гедехтнискирхе, еще и сейчас стоит фешенебельный ресторан «Ам-Цоо» с просторными мрачноватыми залами и открытой верандой на тротуаре, отгороженной от улицы барьером посаженных в ящики лиловых рододендронов, камелий или других цветов, в зависимости от сезона. В летние дни на открытой веранде за мраморными столиками всегда много посетителей. Они пьют из маленьких чашечек кофе, потягивают прохладительные напитки, просматривают газеты или просто разглядывают пешеходов, фланирующих по тротуарам Курфюрстендамм.
Именно в этом многолюдном месте в предвечерний час Курт и Пауль назначили очередную встречу. Они «неожиданно» столкнулись у входа, вместе прошли на веранду, выбрали пустующий столик в углу у цветочного барьера. Разговоры о пустяках перемежали фразами, ради которых встретились в ресторане «Ам-Цоо».
Курт все еще находился под впечатлением Вернигероде, разговоров с Ильзой. В самом деле, почему бы не попытаться перетащить ее в Варшаву? Об этом он и заговорил с Паулем. Пауль вдруг рассмеялся.
— Да ты просто читаешь мои мысли! — воскликнул он. — А я собирался тебя уговаривать. Что она сейчас делает? Я ее давно не видел.
— Почти ничего… Ты же знаешь, «Берлинер тагеблат» все-таки закрыли. Теодор Вольф уехал в Женеву и приглашает меня сотрудничать в швейцарских газетах. Но я не могу. На мне висит рекламное бюро моей фирмы… Ильза ездила ненадолго к Вольфу, писала для «Цюрихер цайтунг», но занималась главным образом нашими делами. Побывала в Вене, в Румынии, тоже корреспонденткой. У нее это получается. Держится уверенно, спокойно.
— Что касается тебя, — сказал Пауль, — тебе сейчас все равно нельзя уехать из Варшавы. Дело не в рекламном бюро.
— В том-то и соль. Я согласился работать корреспондентом «Прага-пресс», оставаясь в Варшаве. Часто бываю в Праге, пока
4
Фашистский главарь судетских немцев в Чехословакии.
— Ну, а как поживает Рита? Я так давно ее не видел, — спросил вдруг Пауль. Он умышленно громко спросил о мифической Рите.
С присущей ему способностью наблюдать все, что происходит вокруг, Пауль обратил внимание, что женщина, сидевшая неподалеку за столиком, уж слишком усердно перечитывает одно и то же газетное объявление… Перед ней стояла недопитая чашка кофе. Конечно, посетительница, вызвавшая подозрение, не могла слышать их разговора, сидела она довольно далеко, а разговаривали они тихо, как два старых друга, доверительно и неторопливо рассуждающие о своих делах. Тем не менее было совершенно ясно — женщина наблюдает за ними.
Они расплатились с кельнером, неторопливо поднялись и вышли из кафе. На другой стороне улицы остановили такси. Курт оглянулся. Женщина, сосредоточенно читавшая газету, стояла у выхода из «Ам-Цоо» и озиралась, видимо потеряв заинтересовавших ее мужчин…
Так бывало в их жизни. Они постоянно ходили как по краю пропасти, окруженные всюду подстерегавшей их опасностью.
В такси Пауль сказал:
— Расстанемся ненадолго… Лучше не искушать судьбу. — Он взглянул на часы. — Разговор продолжим на Потсдамском вокзале, встретимся через час, а пока разойдемся и погуляем…
Разговор продолжили на Потсдамском вокзале, расхаживая по перрону в ожидании пригородного поезда. Снова вернулись к Ильзе Штёбе.
— Мне кажется, — сказал Пауль, — Альте надо работать в корреспондентском пункте того же Франца, который занимается спортивной информацией. Или, быть может, у тебя в рекламном бюро. Но самый идеальный вариант, на мой взгляд, устроиться ей на службу в посольство, чтобы быть поближе к Арийцу. На этот счет в Центре есть некоторые соображения.
— Работа в рекламном бюро исключена, — возразил Вольфганг. — Я сторонник рассредоточенных действий. Альта должна быть возможно дальше и от тебя и от меня.
— Это верно, но ты же не сможешь изолировать ее от себя, — усмехнулся Пауль. Он знал об отношениях Ильзы и Курта.
— Альта моя жена, — просто сказал Вольфганг. — Но для других она только моя знакомая. Мы будем жить на разных квартирах. Скажу тебе так: мне не хотелось бы подвергать ее излишнему риску.
— Хорошо, я доложу Центру… Ну, а что делать с Арийцем? Не пора ли привлечь его к более активной работе? Сколько времени ты его знаешь?
— Да года четыре… Человек смелый, но, к сожалению, не всегда осторожен в поступках и разговорах. Богемского ефрейтора ненавидит неистово, спокойно не может говорить о Гитлере. На этой основе, я думаю, и нужно привлекать его к работе.