В годы большой войны
Шрифт:
Деятельность Независимого агентства все больше привлекала внимание прогрессивных слоев Европы. Узнали о нем и в Берлине. Нацистские главари не стеснялись в развязных угрозах по адресу издательства, а Гитлер назвал его наиболее опасным противником нацистской Германии.
Эгон Эрвин Киш уезжал в Австралию, и парижские друзья собирались проводить его на Лионском вокзале. В Париже наступила осень, моросил дождь и на Бульварах холодный ветер сбивал последние листья с обнаженных деревьев. Близился вечер, пешеходы укрывались от непогоды под черными, промокшими зонтами. Шандор с приятелем
Миновали отель «Крильон». Над подъездом полоскались в дожде югославские флаги — Париж ждал приезда короля Югославии Александра. Из-за угла выскочил мальчуган с непокрытой головой, в короткой куртке и теплом шарфе. Рукой он придерживал конец шарфа, прикрывая им мокрые волосы, в другой держал пачку газет и звонко кричал на всю улицу:
— Последние известия!.. Убийство югославского короля в Марселе!.. Смерть министра Барту!..
Газетчик совал газеты в руки прохожих, торопливо опускал монеты в карман и спешил дальше.
— Убийство югославского короля Александра!..
Новость стремительно разнеслась по Парижу. Крики продавцов газет сопровождали Шандора и его спутника до самого вокзала. И на перроне, встретившись с Кишем, прежде всего заговорили о невероятной новости.
— Я не удивлюсь, — сказал Киш, — если узнаю, что это дело берлинских террористов. У них длинные руки.
— Но его могли убить и хорватские анархисты, — возразил Шандор.
— Нет, нет, — убежденно воскликнул Эгон. — Может быть, руками хорватов, но нити, несомненно, тянутся к Гитлеру… Надо помнить, кому выгодно покушение. Король противостоял давлению Берлина… Ну, а с убийством Барту прекратятся и разговоры о франко-советском договоре… Кому это не ясно…
Разговор оборвался. Кондуктор дал сигнал, и поезд тронулся.
События в Марселе вскорости сказались на работе «Инпресс». Антигитлеровские настроения в кругах французских буржуа начали слабеть, сторонники тесных отношений с фашистской Германией брали верх. Появление Лаваля в правительстве Франции усилило эти тенденции. Все чаще слышалось: «Инпресс» поссорит Францию с Гитлером».
Занимаясь журналистикой, Шандор не оставлял своей картографии. Он сотрудничал в редакции «Большого советского атласа», был связан с Британским картографическим обществом, участвовал в заседаниях географических съездов. И когда получил приглашение посетить Московскую редакцию атласа, с радостью откликнулся на это приглашение.
Плыл пароходом на Ленинград, минуя Германию.
Редакция помещалась в Зарядье, рядом с Красной площадью, в старинном боярском доме, среди таких же древних зданий под черепичными крышами, с окнами-амбразурами и сводчатыми, тяжелыми входами. Чудесный уголок старой Москвы; после кипучей обстановки парижского «Инпресс» Шандору Радо приятно было погрузиться в тихую, спокойную атмосферу академической редакции. Схемы, диаграммы, развешанные на стенах тесного, длинного коридора, кипы готовых карт, привезенных из типографии, запах краски — все доставляло ему наслаждение. И встреча с давним другом-коллегой Николаем Николаевичем Баранским, с которым связывали его долгие годы совместной работы…
В прошлом Баранский был профессиональным
Затем были другие встречи, деловые разговоры, телефонные звонки, беседы с приятелями-эмигрантами. В гостиницу Шандор возвращался поздно. Как-то раз к нему зашел старый товарищ, с которым Шандор работал в Будапеште перед разгромом Венгерской советской республики. Зашел разговор об «Инпресс», и Радо рассказал о затруднениях, возникших в работе агентства. Приятель сказал:
— Послушай-ка, Шандор, а ты не думал, что тебе следует перейти к более активной борьбе с фашизмом?
Шандор не понял.
— Готов, но о вооруженной борьбе говорить еще рано…
— Как знать, — уклончиво ответил приятель. — Тобой интересовались товарищи, в частности Семен Урицкий.
— Мной? — удивленно спросил Шандор. — Я же человек штатский, чем я могу быть там полезен?
— Не знаю… Но если не возражаешь — познакомлю. Они хотели бы с тобой встретиться.
На том разговор и закончился. Приятель уехал, пообещав позвонить по телефону. Шандор долго думал и пришел к выводу: вероятнее всего, речь пойдет о разведывательной работе. Решиться на это не так-то просто.
В ту ночь Шандор долго не мог заснуть. «Конечно, если разговор идет о разведке, это признак доверия», — подумал он. Но что он смыслит в таком деле? Профан!.. И потом…
За окном было темно, только уличный фонарь, раскачиваемый ветром, бросал пятна света на мокрое стекло. Шел дождь.
Чем дольше раздумывал Шандор над неожиданным предложением, тем больше убеждался в своей догадке. Так что же он ответит? Конечно, против фашизма надо бороться более активно, нельзя ограничиваться только его разоблачением. Фашизм непременно приведет к войне. Неизбежно! Такова логика событий. Но что он, Шандор Радо, ученый-картограф, может сделать, чтобы предотвратить войну? Или хотя бы ослабить агрессивный порыв нацистов. И все же надо соглашаться. Ведь с германским нацизмом смыкается и венгерская контрреволюция во главе с Хорти. Пусть уж кто-то другой занимается в такое время «чистой наукой», фашизм угрожает существованию человечества, культуре, науке, цивилизации…
Той ночью Шандор Радо принял решение, единственное, которое мог принять.
Звонок раздался на другой день. В назначенный час приятель заехал в гостиницу, и они вместе поехали в центр города. Остановились на людной улице, затем прошли пешком в тихий переулок, поднялись на второй этаж большого кирпичного дома.
Дверь открыл человек невысокого роста с маленькой русой бородкой, представился — Артур Христофорович Артузов. Приятель Шандора, не заходя в квартиру, попрощался. Артузов сказал, что с минуты на минуту должен приехать комкор Урицкий, а пока пригласил пройти в кабинет. Ближе к окну стоял курительный столик, за которым они расположились. Артузов сказал: