В горах Кавказа. Записки современного пустынножителя
Шрифт:
Оказавшись в камере уже ночью, брат ужаснулся, видя ее до отказа набитой арестантами. Ни на нарах, ни под нарами, ни на полу в проходе вплоть до самого туалетного бачка не было и полметра свободного места. Сжалившись над вновь прибывшим, кто-то из лежавших на нарах поджал ноги, дав ему возможность сесть с краю. Так он и сидел без сна до рассвета. Утром, вместе с другим арестантом, его вызвали в спецчасть. Начальник спецчасти, увидев второго, воскликнул: «Ты опять пришел сюда, волк двуногий?» Тот, нимало не смутившись оскорблением, ответил насупившись: «Не пришел, а привели».
Пока начальник спецчасти снимал отпечатки пальцев у «волка», следователь занялся допросом пустынника.
Брат ответил, что жил неофициально в монастыре ввиду того, что органы милиции не давали разрешения на прописку, в соответствии с лимитом, утвержденным Москвой.
— Из каких соображений ты решил приехать сюда?
— Еще в монастыре я заболел астмой, и врач посоветовал мне ехать в горы. Здесь, на Кавказе, я выздоровел. А если бы не сменил климата, то давным-давно бы уже умер.
— И после выздоровления, стало быть, ведешь здесь паразитический образ жизни?
— Нет, нет, — возразил брат, — вблизи одного горного селения у меня есть небольшая пасека. Она дает мне средства к существованию. Как раз я везу для нее эту вещь — И указал пальцем на стоящую у стены медогонку.
— Что это такое? — поинтересовался следователь.
— Медогонка, — ответил брат.
— Но все равно ты не занимаешься общественно-полезным трудом.
— Так я же монах, принявший постриг, которым обрек себя на пожизненное безбрачие, а потому веду одинокую жизнь, удаленную от мира. Само слово «монах» в переводе с греческого означает «один», или «одиночка», то есть отшельник.
Следователь, покачав головой, продолжал записывать показания в книгу допроса. После заполнения протокола с пустынника сняли отпечатки пальцев и увели в камеру. «Волка» привели позже, и он, обратившись к пустыннику, с сочувственным упреком сказал: — Эх, святой отец, святой отец! Дурачина ты, простофиля! Зачем же ты носишь при себе просроченный паспорт со штампом последней выписки?! Ты знаешь, что это такое? Это обвинительное заключение. Твое счастье, что ты попал сюда теперь, когда законы стали иными. Судить тебя, конечно, сейчас не будут, но если бы ты попался в сталинское время, то без всякого суда, на основании этого штампа, прислали бы из Москвы короткий приговор спецсовещания тройки НКВД: три года исправительно-трудового лагеря!
ГЛАВА 23
Четки из носового платка — Вши под нарами — Выехать в 24 часа! — Снова в горы — Молитва вернулась — Провалившаяся медогонка — По бревну над потоком
В камере брат-пчеловод неожиданно обратил внимание на то, что в городе еще до ареста у него прекратилось действие внутренней самодвижной Иисусовой молитвы. От состояния духовной радости, которое дано ему было испытать по дороге в город, не осталось и следа. Это непостижимое явление, которому он решительно не мог найти никакого объяснения, очень удивило его.
Теперь, в спецприемнике, он без конца силился возбудить в себе действие непрестанной молитвы, но безуспешно. После каждой напряженной попытки возобновившаяся было молитва прекращалась. Это напоминало сломанные часы, которые вновь начинают тикать при встряхивании, но очень скоро затихают и останавливаются. Пришлось вернуться к старому испытанному методу. Вытащив из кармана носовой платок, пчеловод разорвал его на отдельные ленточки, соединил одну с другой и навязал узелков. Получились четки. Чтобы меньше слышать отвратительное сквернословие сокамерников, он заткнул себе пальцем свободной руки одно ухо и, взяв четки в другую, начал, как в былое время, молиться по
Однообразие тюремной жизни, казалось, удваивало ее продолжительность, но арестанты, как ни странно, спокойно переносили гнетущее состояние неволи, несмотря на крайние неудобства. В переполненной камере не было ни малейшей возможности хотя бы немного пройтись, чтобы размять отсиженные ноги, потому что днем приходилось только сидеть, поджав их под себя.
Только на третьи сутки пустыннику повезло: удалось занять место на полу под нарами. Здесь можно было вытянуться, хотя и приходилось лежать на одном боку. Чтобы повернуться на другой бок, нужно было с немалым трудом вылезти из-под нар, а затем снова протиснуться обратно, туда, где в несметном количестве обитали вши и блохи — хоть лопатой греби… Каждое утро штатная медсестра проходила по коридору вдоль камер и, не открывая дверей, спрашивала: «Больные есть?» Ей отвечали: «Нет», и она поспешно уходила домой. Иногда все же устраивали баню, но поскольку дезинфекционная камера не работала, вшам и всем прочим насекомым было великое раздолье. Арестанты боялись разглашать эту тайну, что грозило острижкой волос, а потому терпеливо переносили тиранию насекомых.
Но вот, наконец, из Москвы пришел ответ, что в картотеке разыскиваемых преступников фамилия пустынника не числится. На следующий день его вызвали в спецчасть и зачитали существующее положение, по которому в 24 часа ему следует выехать из города на свою родину. Возвратили просроченный паспорт с приклеенным к нему листком-маршруткой и выпустили из спецприемника.
Обняв злополучную медогонку, брат вышел за ворота спецприемника и направился к своей хозяйке — верующей женщине, у которой обычно останавливался при посещении города. Было еще утро, он шел полупустыми улицами, размышляя — как ему добраться до Амткельского ущелья. Около открытой калитки одного из домов отшельник заметил грузовик, в кузове которого в два ряда стояли ульи. Расспросив шофера, он с удивлением узнал, что хозяин везет их на берег Амткельского озера, и стал проситься к ним в попутчики. В это время подошел и сам хозяин ульев. Он благосклонно отнесся к просьбе отшельника и помог втащить медогонку в кузов.
По пути заехали на квартиру, где хранился сахар и другие вещи брата. Все это тоже погрузили в кузов и очень медленно, с великой осторожностью отправились в дальний путь. Хотя между сотовыми рамками и были вставлены сплошные клинья, препятствующие их раскачиванию, все же пчеловод-хозяин часто напоминал шоферу об осторожности, особенно когда свернули с основной трассы на проселок. Объезжая все неровности горной дороги, только поздно вечером, но без особых приключений, добрались они до небольшого горного селения.
Чтобы не попадаться на глаза никому из местных жителей, пустынник попросил остановить машину при въезде в село и, поблагодарив доброго пасечника, направился уже в темноте к табачному сараю, который приметил поблизости. Ночевать на земляном полу даже в сарае было небезопасно, поскольку в этих местах водится немало ядовитых змей и скорпионов. Пошарив в темноте, он так и не смог обнаружить в этом обширном помещении никакого предмета, на котором можно было бы если не лежать, то хотя бы посидеть. Пришлось снять с боковых жердочных прогонов табачное вешало и на нем устроиться на ночлег. Рано утром, еще до рассвета, брат-пчеловод привязал к медогонке походные лямки, положил внутрь мешочек с сахаром и, надев, как рюкзак, на плечи, отправился в путь.