В горах Кавказа. Записки современного пустынножителя
Шрифт:
Наступило время общего вечернего правила. Пустынница отправилась в соседнюю келью. Рано утром монахини надели на нее стеганую ватную телогрейку, голову обвязали толстым шерстяным полушалком. Дали шерстяные носки и продукты: крупу, горох, сухари. Предлагали картофель, но она отказалась. Сказала, что будет питаться, как и прежде, только сухоядением, и ушла по твердому насту к себе.
Удивлению отшельника не было предела. Он глубоко задумался, сравнивая собственное равнодушие с богоугодной ревностью пустынницы. Да и кто бы не подивился тому, что немощная девица-монахиня стала жить в абсолютно неизвестном глухом месте, где-то среди скал на высокой горе, между огромными деревьями, закрывающими небо?! Ведь если с гигантского бука отломится сук и с большой высоты упадет на келью,
Подумать только! Эта раба Божия не имела ни зимней одежды, ни теплой обуви, ни — самое главное — запаса продовольствия. И тем не менее решилась остаться на зиму. Одна! В диком лесу!
Ночью брат долго размышлял, вспоминая жития святых, древние патерики, рассказы современных пустынников. И пришел к однозначному выводу: молоденькая отшельница (назовем ее схимонахиня З.) обладала крайне редкой, просто невероятной самоотверженностью и была готова без малейшего саможаления пройти через любые искушения. Она имела непоколебимую веру в Бога и несомненную надежду на всеблагой Божий Промысл.
Исаак Сирин в слове 49-м пишет: «Как скоро человек отринет от себя всякую видимую помощь и человеческую надежду, и с верою и чистым сердцем пойдет вослед Богу: тотчас последует за ним благодать, и открывает ему силу свою в различных воспоможениях. Сперва открывает в этом явном, касающемся до тела, и оказывает ему помощь промышлением о нем, чтобы в этом всего более мог он восчувствовать силу о нем Божия Промысла. И уразумением явного уверяется и в сокровенном, как и свойственно младенчеству его мыслей и житию его. Ибо как иначе уготовляется потребное для него, когда о том и не заботился? Многие удары, приближающиеся к нему, часто исполненные опасностей, проходят мимо, когда человек о них и не помышлял: между тем благодать неощутимо и весьма чудесно отражает от него это, и хранит его, как питающая чад своих птица, которая распростирает над ними крылья свои, чтобы не приблизился к ним от чего-либо вред. Благодать дает ему видеть очами своими, как близка была к нему погибель его, и как остался он невредим. <…> Бог силу Свою показует в спасении его. Ибо никогда человек не познает силы Божией в покое и свободе; и нигде Бог не являл ощутительно действенности Своей, как только в стране безмолвия и в пустыне, в местах, лишенных разговоров и смятения, какие бывают у живущих с людьми…» («Творения», издание 3-е, Сергиев Посад, 1911, с. 316–317,319).
Чтобы пояснить мысли преподобного Исаака Сирина на конкретном примере, расскажем об одном интересном случае.
ГЛАВА 17
Барганская пустынь — Искушение схимонаха Серафима — На грани голодной смерти — Помощь от Бога — Отшельник спасен — «Если я ем вареную пищу, сердце мое возносится» — Старик, по прозвищу «Отче наш» — Блаженная кончина молитвенника-мирянина
Немногим более двадцати лет тому назад, схимонаху Серафиму, который был тогда еще не слишком стар, удалось пробраться в Бараганскую пустынь. Монахи покинули это место из-за жестокого гонения советских властей. Здесь, далеко в горах, окаймленная крутыми отрогами горных хребтов, затерялась небольшая долина, покрытая труднопроходимыми кустарниковыми зарослями вперемежку с мелким разнолесьем. Посередине долины старец обнаружил обширный участок пахотной земли и три пустые келии по краям. В одной из них он и поселился.
Схимник принес с собой орудия первой необходимости: лопату и топор. Взял также достаточно семян кукурузы, фасоли, свеклы, моркови и щавеля, прихватил для посадки три картофелины. Пока силы его еще были свежи, он вскопал весь участок и засеял семенами. Увлеченный работой, старец и не заметил, как принесенный им запас продуктов подошел к концу. Пришлось ему питаться съедобными травами: крапивой, лопухами и молодыми всходами папоротника, которые росли кое-где по окраинам огорода. Помощи ждать не от кого. Населенные места — далеко, а питаться одной травой — значит медленно умирать…
Однако старые кавказские пустынножители несомненно верили учению святых Отцов, что если монах твердо решит уйти из мира ради богоугодного трудничества и, попав в пустыню, умрет от голода, его кончина — не безрассудное самоубийство, но, напротив, богоугодное мученичество.
Преподобный Исаак Сирин так говорит об этом в 60-м слове: «Без негодования, добровольно приими за Бога временные страдания, чтобы войти в славу Божию. Ибо если в подвиге Господнем умрешь телесно, Сам Господь увенчает тебя, и честным останкам твоим дарует Бог честь мученическую <…> Ибо если не умрешь добровольно чувственною смертью за благость Божию, то поневоле умрешь духовно, отпав от Бога» (там же, с. 463).
Отец Серафим решил все свое упование возложить на Бога и, если надо, умереть в своей пустыни. Конечно, он мог бы возвратиться в мир на летний период и в греческом селении наняться к кому-нибудь батраком, время от времени наведываясь на свой огород и обрабатывая его. Но схимник отверг эту возможность в надежде на помощь Божию. Имея при себе Святые Дары, старец ежедневно причащался в ожидании кончины. Потянулись тяжелые дни испытаний. Воин Христов бесстрашно смотрел смерти в глаза, надеясь только на Бога и нисколько не сомневаясь в правильности принятого решения.
Наступил крайний упадок сил. Пустынник уже едва таскал ноги. Но вот кончилась и съедобная трава. Отступать было поздно. Теперь даже при желании он не смог бы пройти 15 километров по узкому Джампальскому ущелью до ближайшего селения. Именно в это время неизвестно откуда к келье вдруг подъехал на лошади какой-то человек и обратился к схимнику:
— Дедушка, не угостишь ли ты меня чайком?
— Ах, мой милый, — с горечью ответил ему семидесятидвухлетний старец, — угостил бы, да нечем тебя угостить. Забыл я даже тот день, когда в последний раз пил чаек-то.
— А что случилось, дедушка?
— Да вот продукты у меня все кончились. Уже девятнадцатый день питаюсь одной травой. А сегодня даже и травы не стало вокруг: всю съел.
— Ой, дедушка, у нас в балагане лежит целый мешок кукурузной муки. Мы ее сами не едим, потому что она немного прелая. Сходи, забери эту муку. Она тебе пригодится… Пойди вот этой тропинкой до ручья. Потом она повернет вверх по течению, и там…
Старец, махнув рукой, прервал его:
— Не рассказывай, сынок! У меня уже все равно нет сил ходить. Вон, под косогором, вижу: растет крапива, а я боюсь идти туда. Спуститься под уклон — может быть, и спущусь, а вот выбраться оттуда наверх уже не смогу.
Ничего не ответив, всадник повернул лошадь вспять и быстро уехал вверх по тропе. Прошло около часа. Вдруг схимник увидел, что тот возвращается, ведя лошадь за поводья. На седле лежал привязанный веревками мешок. Незнакомец подошел к келье, развязал веревки, снял с седла поклажу и сказал: «Вот, дедушка, мука. Забери ее». Но старец, чувствуя, что мешок ему не поднять, попросил занести его в келью. Добрый человек сделал и это, затем попрощался и, вскочив в седло, умчался вниз по тропе.
Отшельник слезно возблагодарил Господа за Его милость, явленную через человека, и каждый день с великим усердием молился за своего благодетеля. Силы у отца Серафима постепенно восстановились, и он продолжал неустанно трудиться духовно и физически. Кукурузной муки хватило на все лето, и отшельник благополучно дожил до желанной поры, когда, наконец, на огороде поспел урожай.