В горах Сихотэ-Алиня
Шрифт:
Впереди виднелся большой приземистый тополь. Безотчетно я подошел к нему вплотную и увидел на земле большую жабу. Она сидела, подняв кверху свою уродливую голову, и закрывала поочередно то один, то другой глаз. Нижняя часть горла ее под самой мордой находилась в частом и непрерывном движении. Видно, духота подействовала и на нее. Жаба вылезла из своей норы задолго до заката и усиленно дышала. Вдруг невероятный шум раздался совсем рядом со мной, и вслед затем я получил сильный удар по голове. Я испугался так, как если-бы кто-нибудь неожиданно из-за угла крикнул мне в ухо. Первая мысль, мелькнувшая у меня в голове, была — медведь. Я отскочил в сторону и тотчас приготовился к обороне. В это время я услышал какие-то странные звуки, похожие на пыхтенье и звонкое щелканье. Взглянув на тополь, я увидел, что из него выглядывает
Этот неожиданный удар испугал и в то же время рассердил меня, но я взял себя в руки. Чем виноват филин? Он, пожалуй, испугался больше меня. Чувство материнства принудило его не к постыдному бегству от сильнейшего в сравнении с ним врага, а к обороне и самопожертвованию. Я успокоился и сделал шаг влево, чтобы лучше рассмотреть птенцов. Услышав шум, филин опять взъерошился, распустил свои крылья, пригнул голову к ногам и, издавая опять то же пыхтенье, два раза звонко щелкнул своим клювом. Не желая больше смущать птицу, я пошел своей дорогой, взяв прежнее направление прямо на бивак. Должно быть, я сбился с пути и попал в самую чащу леса. Место было удивительно дикое. Из земли всюду торчали длинные камни в виде неправильных столбиков, словно надгробные памятники на кладбище, и рядом с ними росли изуродованные деревья, лишенные ветвей. Несколько в стороне виднелся наклонный ствол с одной только веткой, поднятой кверху. Издали он походил на старика, наклонившегося вперед и занесшего руку как бы для нанесения удара. Дальше я заметил какую-то постройку. Я очень обрадовался и направился к ней скорым шагом. Здесь ждало меня полное разочарование. Дом оказался скалой странной формы в виде избы, только без окон и крыши. Вокруг нее было навалено множество камней в беспорядке.
Тогда я понял, почему туземцы место это считают обиталищем злого духа.
Однако время уходило, и надо было возвращаться на бивак. Осмотревшись, я пошел, как мне казалось, прямо к морю, но на пути встретил лесное болото, заваленное колодником. С целью обойти его я принял немного вправо. Минут через десять я увидел дерево, которое показалось мне знакомым. Это был вяз с выводком соболей.
«Ну, слава богу, — подумал я, — отсюда я уже наверно найду дорогу» — и повернул к востоку градусов на девяносто. Велико было мое удивление, когда минут через двадцать ходу я подошел к большой каменной глыбе, которую вначале принял было за дом.
Досада взяла меня. Я рассердился и пошел обратно к соболиному дереву, но вяза этого я уже не нашел. Сильное зловоние дало мне знать, что я попал на то место, где на земле валялось мертвое животное, Я еще раз изменил направление и старался итти возможно внимательнее на восток. На этот раз я попал в гости к филину, а потом опять к каменной глыбе с россыпью.
Тогда мне стало ясно, что я кружился на одном месте. Сунцай, подумал я, наверно решил бы, что это чорт Боко строит свои козни и нарочно сбивает меня с дороги. Я взглянул на небо. Солнце только что скрылось в тучах, которые, подобно театральному занавесу, вдруг поднялись к зениту и заполнили большую часть небосклона. Последние лучи прорвали лохматые облака, скользнули по склонам гор, осветили на мгновение лес и погасли совсем. Туча темнела, разрасталась вширь и захватывала все небо. В облаках поминутно вспыхивали молнии, и глухо ворчал гром. Как-то сразу стало сумрачно и прохладно.
В лесу слышалась тревожная перекличка мелких птиц, потом вдруг замолкли голоса пернатых, и все живое попряталось и притаилось. В движении тучи, медленном для неба и быстром для земли, было что-то грозное и неумолимое. Передний край ее был светлее остальных облаков и очень походил на пенистый гребень гигантской волны, катившейся по небосклону. Облака сталкивались и сливались, потом расходились и зарождались вновь, постоянно меняя свои очертания.
В это время неподвижный доселе воздух всколыхнулся.
Какая-то птица билась в воздухе. Она, видимо, старалась укрыться в лесу, но ее ветром относило в сторону. При свете молнии я увидел, как она камнем падала на землю.
На небо страшно было смотреть. Облака, охваченные какой-то неудержимой силой, стремительно неслись к востоку, изрыгая из недр своих огонь и воду.
За ослепительными молниями следовали жестокие удары грома, от которых вздрагивали небо и земля. Ветер неистово бушевал, ломая сучья и срывая листву с деревьев.
При каждой вспышке молнии я видел тучи на небе, каждое дерево в отдельности, видел одновременно ближние и дальние предметы и горизонт, где тоже поминутно вспыхивали молнии и были горы, похожие на облака, и облака, похожие на горы. Потоки воды, падающей с неба, освещаемые бледноголубыми вспышками атмосферного электричества, казались неподвижными стеклянными нитями, соединявшими небо и землю.
Вдруг необыкновенно яркая молния ослепила мне глаза, и тотчас почти одновременно с ней раздался такой резкий и сильный удар грома, что в ушах моих закололо, и я как будто потерял сознание. Дождь пошел еще сильнее. Через минуту я очнулся. Зрение мое восстановилось понемногу, но в ушах чувствовалось колотье и болела голова. С трудом поднялся я с земли и пошел наугад, сам не зная куда. Холодный бичующий ливень промочил мою одежду насквозь. При вспышке молнии развертывалась убегающая во все стороны даль, и вслед за тем наступала абсолютная тьма. Казалось, что сила, раздвинувшая на мгновение горизонт, также быстро и суживала его, окутывая все в непроницаемый и холодный мрак. Могучие громовые раскаты и шум дождя поглотили все другие звуки на земле.
Около часа бродил я по тайге, высматривая дорогу при вспышках молнии и натыкаясь на колодник в траве. Наконец, дождь начал стихать, удары грома сделались не так оглушительны; итти стало труднее. В это время до слуха моего донесся шум прибоя. Я прибавил шаг и, пройдя сквозь заросли тальников, вышел к мерю.
Скоро дождь перестал совсем, но на небе все еще вспыхивали молнии, и грохотал гром то в небе над головой, то где-то вдали. Гроза уходила на восток. Когда западный край неба очистился, стало видно, что солнце только что скрылось за горизонтом. Теперь там пылала багровая заря, окрасившая в пурпур большие кучевые облака, омытые дождями сопки, вдали деревья в лесу, с которых ветер не успел еще стряхнуть алмазные капли воды. При этом освещении восточный небосклон, покрытый тяжелыми тучами, казался бы еще сумрачнее, если бы его не скрашивала великолепная радуга. Гроза бушевала теперь где-нибудь в северной Японии и на острове Сахалине.
Выйдя на намывную полосу прибоя, я повернул к биваку. Слева от меня было море, окрашенное в нежнофиолетовые тона, а справа — темный лес. Остроконечные вершины елей зубчатым гребнем резко вырисовывались на фоне зари, затканной в золото и пурпур. Волны с рокотом набегали на берег, разбрасывая пену по камням. Картина была удивительно красивая. Несмотря на то, что я весь вымок и чрезвычайно устал, я все же сел на плавник и стал любоваться природой. Хотелось виденное запечатлеть в своем мозгу на всю жизнь.
Через полчаса я подходил к биваку. Мои спутники были тоже в хорошем расположении духа. Они развели большой огонь и сушили около него то, что намокло от дождя.
Мыс Сюркум
От бухты Аука берег делает изгиб к северо-востоку. В проекции, если смотреть на него с высоты птичьего полета, он представляет собой как бы вогнутый нос корабля. Северо-восточная выдающаяся часть его называется мысом Сюркум. Этот берег — ровный как стена, высотой до 200 метров, скалистый и обрывистый — тянется на протяжении 48 километров. У подножья его совершенно отсутствует намывная полоса прибоя; прибрежные скалы отвесно обрываются прямо в море. На всем протяжении от бухты Аука до самого мыса Сюркум нигде нет места, где бы могла пристать лодка и где можно было бы высадиться на берег и найти защиту от непогоды.