В горах Сихотэ-Алиня
Шрифт:
Свежий юго-восточный ветер гнал к берегу волны. Они зарождались далеко там, где небо сходится с землею, и шли в стройном порядке, не сталкиваясь и не обгоняя друг друга. Ветер срывал с их гребней белую бахрому и мелким дождем разносил ее по морю. Со стороны казалось, будто волны дымятся. Как раз против оврага из воды торчали два больших камня. Один из них был похож на каравай хлеба, другой — на гигантскую жабу, обращенную головой к югу. Волны с шумом разбивались о них. На мгновение жаба пропадала, но вслед за тем из белой пены опять появлялась ее голова на том же месте. Вода каскадом сбегала с ее спины, но тотчас ее накрывала другая волна, за ней третья. Это было какое-то тупое соревнование между неподвижной каменной жабой и морской водою, нападающей на берег.
Горная порода, вынесенная из оврага и разрушенная морским прибоем, превратилась в гравий и образовала широкую отмель. Вода взбегала на нее с сердитым шипеньем и тотчас уходила в песок, оставляя после
Шагах в полутораста от камней, на прибрежной гальке, у самого края воды лежала какая-то большая темная масса. От ударов волн она вздрагивала и колыхалась. Иногда она подымалась немного кверху, но каждый раз, как только волны отходили назад, она снова сползала к морю. Это было что-то грузное, рыхлое, мягкое. Как только мы спустились из оврага, с нее снялось несколько птиц, в числе которых были и вороны. Несомненно, это был морской зверь, выброшенный волнами на берег. Мы тотчас направились к нему. Оба туземца шли впереди, а я несколько отстал. Вдруг они остановились, стали всматриваться в темную массу и затем бросились назад. На лицах их был написан испуг. Не зная в чем дело, я тоже остановился и приготовил ружье, но убедившись, что животное мертво, подошел к нему вплотную. Это оказалась касатка — самое свирепое из морских чудовищ, наводящее ужас на всех зверей и рыб. Даже акула от нее убегает и в страхе выбрасывается на отмель.
Я обошел мертвое животное кругом. Большое веретенообразное тело ее было покрыто темной кожей, к которой во многих местах прикрепились раковины усоногих. Оно имело в длину около шести метров и оканчивалось хвостовыми плавниками, как у всякого китообразного. Брюхо ее было грязно-белого цвета; два небольших боковых плавника находились недалеко от головы, а на спине, кроме того, выдавался еще огромный треугольный плавник. Небольшая голова, но громадная пасть, вооруженная многочисленными острыми зубами, маленькие глаза с светлыми пятнами позади их, в которых застыло выражение жестокости и злобы, придавали ей действительно страшный и отталкивающий вид. По-видимому, касатка давно уже подохла; туша начала разлагаться и издавала зловоние.
В это время я услышал крики. Я оглянулся и у входа в овраг увидел туземцев, делающих мне какие-то знаки. Когда я подошел к ним, они тревожно стали говорить о том, что мертвый зверь есть «Тэму» — грозный хозяин морей, и потому надо как можно скорее уходить отсюда. Человека, который позволит себе подойти к Тэму, да еще тронуть его, непременно постигнет страшное несчастье… Я стал говорить, что касатка мертва и потому совершенно неопасна, но они ответили мне, что Тэму может прикидываться мертвым, оставлять на берегу свою внешнюю оболочку, превращаться в наземных зверей и даже в неодушевленные предметы. Они ни за что не хотели дальше итти берегом моря и предпочитали вновь карабкаться в горы. Напрасно я приводил им всякие резоны; они оставались непреклонны.
Тогда я условился, что буду ждать их около второго мыса. Мы расстались; туземцы пошли назад по оврагу, а я по намывной полосе прибоя. Как и надо было ожидать, к указанному мысу я пришел раньше их часа на два.
С закатом солнца ветер засвежел, небо покрылось тучами, и море еще более взволновалось. Сквозь мрак виднелись белые гребни волн, слабо фосфоресцирующие. Они с оглушительным грохотом бросались на берег. Всю ночь металось море, всю ночь гремела прибрежная галька и в рокоте этом слышалось что-то неумолимое, вечное.
Рано утром один из стрелков ходил на охоту за нерпами. Возвратясь, он сообщил, что бурей ночью мертвую касатку снова унесло в море. Я не придал его словам никакого значения, но орочи нашли это вполне естественным: Тэму вернулся, принял свой обычный вид и ушел в свою родную стихию.
После полудня ветер начал стихать, и море стало успокаиваться; вместо волн с острыми гребнями появилась мертвая зыбь. Незадолго до сумерек мы пошли собирать дрова. Вдруг один удэхеец что-то закричал. Я обернулся и увидел недалеко от берега большой черный плавник, быстро рассекающий воду. Это была касатка-гладиатор. Она дважды прошла вперед и назад, затем остановилась и встала к нам головой так, что плавник ее сделался похожим на палку. Касатка то опускалась вглубь, то снова всплывала на поверхность воды, порой она совсем близко подходила к берегу и вдруг бросалась назад, издавая какие-то странные звуки, похожие на грузные вздохи или заглушённое мычание.
Когда на западе угасли отблески вечерней зари и ночная тьма окутала землю, удэхейцы камланили. Они притушили огонь. Один из них накрыл себе голову полотенцем и, держа в руках древесные стружки, произносил заклинания, а другой взял листочек табаку, несколько спичек, кусочек сахару и сухарь и все побросал в море, Это было жертвоприношение.
Змеиная свадьба
Солнце только что перевалило за полдень. Жара стояла невыносимая. Был один из тех знойных июльских дней, когда нагретая солнцем земля не успевает за ночь излучить
В это время ко мне подошел Ноздрин и напомнил, что мы с ним собирались к мысу Чжуанка. Покончив с насекомыми, я взял свое ружье и отправился с ним вдоль берега, имея намерение осмотреть береговые обнажения. Здесь у подножия валялось много угловатых обломков различной величины — от метра в кубе до размеров человеческой головы, с острыми краями и заросших грубой осокой и каменной полынью. На высоте двух метров от подножья скала имела длинный карниз. Я подошел к нему вплотную и стал высматривать, где можно было бы на него взобраться. В это время в поле моего зрения на самом краю выступа, как мне показалось, мелькнул какой-то небольшой предмет, величиной с наперсток. Мелькнул и пропал… Я уже хотел было схватиться руками за край выступа, как опять показался тот же небольшой продолговатый предмет, но уже в другом месте. На этот раз я успел рассмотреть его лучше. Он был на длинной ножке. Это меня заинтересовало, и я удвоил внимание. Минуты через две на самом краю обрыва опять увидел два таких предмета. Один сразу скрылся, а другой остался неподвижным. И вдруг мне стало ясно. Из верхнего конца «предмета» на стебельке высунулся темный вилообразный язычок змеи. Невольно вскрикнув, я поспешно отдернул свои руки прочь от камней. Я отодвинулся от выступа шага на два, а Ноздрин пошел искать, нельзя ли взобраться на карниз где-нибудь в другом месте. Поиски его увенчались успехом. Я видел его идущим вдоль карниза и крикнул, чтобы он был осторожней. Ноздрин замедлил шаг и внимательно стал смотреть себе под ноги. Немного не доходя до места, где я видел змей, он вдруг остановился. По выражению его глаз я видел, что он сосредоточил свое внимание на чем-то страшном и неприятном.
— В чем дело? — спросил я его.
— Да тут змей много, и все они в куче, — ответил стрелок.
— Будь осторожен; не трогай их, — сказал я Ноздрину, снова подходя к обрыву.
Отступив немного назад, он протянул мне руку, и я без труда взобрался на уступ, где увидел большую расщелину, идущую наискось вдоль террасы; одной стороной она близко подходила к самому краю террасы. Расщелина была длиною более метра и шириною в 12 сантиметров. Судя по тому, что верхние края ее круто падали внутрь, надо полагать, что она была глубиною около полуметра. Вся она доверху была наполнена змеями. Плоские головки их ромбовидной формы, пестрый рисунок на теле, короткие шеи и хвосты и злобное выражение глаз с щелевидными зрачками указывали на то, что все это были ядовитые змеи. Они сплелись в большой клубок, так что трудно было сказать, которой из них принадлежала та или иная часть тела. Змеи едва шевелились; время от времени они поднимали свои головки и высовывали язычки. Их-то я и видел, когда стоял внизу у подножья карниза.
В это время на краю щели появился большой черный муравей. Он спустился внутрь на одну из змей и взобрался ей на голову. Муравей лапками коснулся глаза и рта пресмыкающегося, но оно чуть только показало язычок. Муравей перешел на другую змею, потом на третью — они, казалось, и не замечали присутствия непрошенного гостя.
Тогда Ноздрин потрогал змей палкой. Я думал, что они разбегутся во все стороны, и готовился уже спрыгнуть вниз под обрыв, но, к удивлению своему, увидел, что они почти вовсе не реагировали на столь фамильярное, к ним отношение. Верхние пресмыкающиеся чуть шевельнулись и вновь успокоились. Стрелок тронул их сильнее. Эффект получился тот же самый. Тогда он стал бросать в них камнями, но и это не помогло вывести их из того состояния неподвижности, лени и апатии, в которой они находились.