В горах Сихотэ-Алиня
Шрифт:
— Сородэ, сородэ, — обменивались орочи приветствиями.
После скудного ужина, состоявшего из сухой юколы, утомленные тяжелыми переходами, мы легли ногами к огню и мгновенно уснули под завывание пурги и шум морского прибоя.
Шесть суток продержала нас ненастная погода. Наши продовольственные запасы иссякли. У орочей ничего нельзя было купить: они сами жили впроголодь и ждали, когда вскроется река, чтобы заняться весенним ловом рыбы.
17 апреля сильный ветер и волнение с моря взломали лед в устье реки. Карпушка и Савушка сейчас же отправились на рыбную ловлю, а я пошел по берегу поохотиться на каменушек. Проходив напрасно около часа и отчаявшись в успехе, я уже хотел было повернуть назад, но в это время увидел какое-то странное пятно на снегу. Сначала
Сначала птицы полетели вразброд, но скоро выстроились большим косяком и направились вдоль берега моря на север. Одна из птиц осталась на месте. Она еще была жива. Подойдя ближе, я узнал восточную белобокую казарку.
С богатой добычей я вернулся домой.
Часа через два вернулись и орочи. Они поймали на перемет двух крупных тайменей весом около двенадцати килограммов каждый и небольшого осетра весом около восьми килограммов.
Из остатков сухарей мы сварили нечто вроде каши. На обед мы имели гуся, а к ужину отварную рыбу самого высокого качества.
На другой день мы распрощались с Копи и в сопровождении Савушки и Карпушки на большой морской лодке отправились в Императорскую Гавань.
Зимний проход от Амура до берега моря по Анюю, Дынми, Иггу и Копи был нами успешно закончен.
Рассказы
Три гроба [55]
После полудня погода испортилась. Небо стало быстро заволакиваться тучами, солнечный свет сделался рассеянным, тени на земле исчезли, и все живое попряталось и притаилось. Где-то на юго-востоке росла буря. Предвестники ее неслышными, зловещими волнами спускались на землю, обволакивая отдаленные горы, деревья в лесу и утесы на берегу моря.
55
«Три гроба» и следующие 10 рассказов являются набросками последних глав книги «В горах Сихотэ-Алиня», незаконченной из-за смерти автора.
Пора было становиться на бивак, но вдруг я вспомнил, что, уходя из села Дата, я не завел хронометра. Если его не завести, завтра утром он остановится, и тогда — прощайте мои долготы!
Надо было немедленно возвращаться назад. Я сообщил об этом моему спутнику Ноздрину. Он не протестовал и молча последовал за мною.
Мы старались держаться своих следов, но скоро потеряли их и дальше пошли медвежьей тропой. Она то приближалась к реке Улике, то снова углублялась в лес. Иногда мы ее теряли, но потом находили опять там, где была сильно примята трава. До сумерек все же успели пройти порядочное расстояние, что придало нам больше уверенности, и мы прибавили шаг. Незаметно скрылось солнце за горизонт. Сумерки надвинулись неожиданно. Воздух посинел, потом потемнело небо; начал накрапывать дождь. Как раз в это время медвежья тропа, которой мы все время держались, стала забирать в сторону от реки. Полагая, что она снова выйдет на Улике, мы доверились ей. Однако она уходила все дальше и дальше в тайгу. Тогда я решил оставить ее и свернул на юго-восток, чтобы целиной через лес выйти прямо к реке.
— Как бы нам не заблудиться, — сказал Ноздрин..
Но, по моим соображениям, река не должна была быть далеко. Часа через полтора начало смеркаться. В лесу стало быстро темнеть, пошел мелкий и частый дождь. Уже трудно было рассмотреть что-нибудь
Вот впереди показался какой-то просвет. Я полагал, что это река; но велико было наше разочарование, когда мы почувствовали под ногами вязкий и влажный мох. Это было болото, заросшее лиственицей с подлесьем из багульника. Дальше за ним опять стеною стоял дремучий лес. Мы пересекли болото в том же юго-восточном направлении и вступили под своды старых елей и пихт. Здесь было еще темнее. Мы шли ощупью, вытянув вперед руки, и часто натыкались на сучья, которые как будто нарочно росли нам навстречу.
— Собака лает, — сказал Ноздрин и остановился.
Но как я ни напрягал слух, не слышно было ничего, кроме легкого ветерка, пробегающего по вершинам деревьев, да шума дождя.
— Это тебе показалось, — сказал я своему спутнику, и мы опять начали пробираться через заросли кустарниковой березы, поминутно натыкаясь на бурелом и обходя его то с одной, то с другой стороны.
— Надо бы «взреветь», — сказал Ноздрин и, приложив руки ко рту в виде рупора, закричал что есть силы, но звук голоса не распространился по лесу и как-то глухо затерялся поблизости.
Иногда мне казалось, что я узнаю то или иное место. Казалось, что за перелеском сейчас же будет река, но вместо нее опять начиналось болото и опять хвойный лес. Настроение наше то поднималось, то падало. Наконец, стало совсем темно, так темно, что хоть глаз выколи. Одежда наша намокла до последней нитки. С головного убора сбегала вода. Тонкими струйками она стекала по шее и по спине. Мы начали зябнуть.
— Делать нечего, — сказал я Ноздрину. — Придется ночевать.
— Ну что же, ночевать — так ночевать, — отвечал стрелок. — Здесь много бурелома, дров хватит.
В это время я наткнулся на что-то большое, громоздкое. Потеряв равновесие, я упал поперек какого-то большого предмета. Я стал подыматься и руками ощупывать длинный ящик в виде корыта, сверху забитый досками.
— Гроб, — сказал я своему спутнику.
— Должно быть, деревня недалеко, — ответил Ноздрин. — Это — кладбище, значит нам надо держать направление так…
Я не видел, куда показывал Ноздрин, и, поднявшись на ноги, пошел за ним следом. Едва мы сделали несколько шагов, как теперь он наткнулся на второй гроб, прикрытый сверху корьем. Представив себе мысленно, как расположено кладбище, я взял еще правее, но снова гроб преградил мне дорогу. Тогда я остановился, чтобы сообразить, куда держать направление.
Ночь была черная и дождливая. Ветер дул все время с северо-востока порывами, то усиливаясь, то ослабевая. Где-то в стороне скрипело дерево. Оно точно жаловалось на непогоду, но никто не внимал его стонам. Все живое попряталось в норы, только мы одни блуждали по лесу, стараясь выйти на реку Улике.
— Попробуй выстрелить, — обратился я к Ноздрину.
Стрелок снял винтовку с плеча, и я слышал, как он взвел курок затвора. Короткая молния на мгновение прорезала тьму. Звук выстрела, так же, как и окрик, не мог распространяться далеко и замер тут же, где и родился. С минуту мы неподвижно, напрягая слух и зрение, простояли на месте, но не слышали ничего, кроме шума дождя и журчания воды, бежавшей ручьями по земле. Посоветовавшись, мы решили пройти еще немного, и если скоро не выйдем из лесу, то развести огонь и ждать рассвета. Пройдя сто шагов, я увидел, что Ноздрин отстал, и окликнул его. Стрелок тотчас же отозвался.
— Сейчас, я только гроб обойду, — ответил он.
Мы стали перекликаться и пошли друг другу навстречу. Когда он был совсем близко от меня, я слышал, как он упал и выругался.
— Что случилось? — спросил я его.
— Да опять гроб! Чорт бы его побрал! — ответил он мне всердцах.
Наконец мы сошлись и, чтобы не потерять друг друга, взялись за руки. Одиннадцатый гроб вывел меня из терпения.
— Стой, — сказал я Ноздрину. — Давай устраиваться на ночь. Дальше не пойдем.