В городе Ю. (Повести и рассказы)
Шрифт:
— …Но и он тоже словил! Усек? — Толик говорит.
Ясно, обидно действительно — ехать пять тысяч километров исключительно для того, чтобы получить в глаз.
Говорит:
— Здорово мне у тебя нравится… Отдохну?
— Давай.
Прилег он на диван, ботиночки — бух! Накрыл я его картой полушарий для тепла.
Соседка входит из сто одиннадцатой.
— Сосед,— говорит.— Я у жены твоей, помнится, тазик брала, нельзя ли еще и сковородку взять?
— Да что там сковородка,— говорю,—
Потом увидел через отсутствующую дверь: влюбленные стоят на площадке, мерзнут.
— Входите! — говорю.— Чего мерзнуть?
— Ой, а можно? — говорят.— Спасибо!
Отвел я их во вторую комнату, оставил — только они там почему-то сразу принялись в домино играть… Бац! Я даже вздрогнул. Пауза, тишина. Снова — бац!
Ну, это уж не мое дело, пусть чем хотят, тем и занимаются. Пригласить к себе, а потом еще действия диктовать… Зачем?
На лестнице тяжелые шаги раздались. Входит водолаз. За ним резиновый шланг тянется, мокрый.
— Все! — глухо говорит.— Моторюга не метет! Обрежь кишку, быстро!
Обрезал кишку — перепилил тупым столовым ножом.
Водолаз воздух вдохнул.
— Ху-у! Ну выручил ты меня, браток!
Потом еще — монтер снова зашел.
— Ну, как без двери? — говорит.— Привыкаешь?
— Да-а!
— Вообще,— говорит,— жизнь вроде поживее пошла после того, как я дверь у тебя выбил.
Тут является родственник. Кока. Кока Коля. Говорит:
— Ну, как ты живешь?
— Ну, как?
— Даже двери у тебя нет.
— Двери нет, действительно.
— То-то вещей у тебя никаких нет.
— Вещей действительно нет.
— Откажись,— кока говорит.
— От чего?
— Сам,— говорит,— понимаешь.
— Ей-богу,— говорю,— не понимаю.
— Ну, смотри!
И тут же врывается другая соседка, Марья Горячкина, и начинает кричать, что ее муж, Иван Горячкин, в моей бездверной квартире пропал.
— Давайте мне мужа моего! Не уйду, пока мужа не отдадите!
На водолаза почему-то взъелась:
— Отъел рожу-то!
Плюнула ему прямо на стекло.
Ушла.
Кока говорит:
— Ну, видишь?
— Что вижу-то?
— Послушай меня,— кока Коля говорит.— Видел я тут объявление на улице: дверь продается, с обсадой и арматурой. Купим, поставим.
— Да нет,— говорю.— Неохота чего-то.
— Эх,— кока говорит.— Какой-то ты безвольный!
— Я не безвольный! — говорю.— Я вольный!
— А что это за типы у тебя?
— Это,— говорю,— люди. Мои друзья.
Толик Керосинщиков тут зарыдал. Водолаз ко мне подошел, по плечу ударил железной рукой.
— Вот это по-нашему, по-водолазному! — говорит.
— …Ну и чего ты добился? — кока говорит.
И тут — появляется в дверном проеме
— Марсианец, что ли, будешь? — говорю.
— Ага.
— Ну как вообще делишки? — спрашиваю.
Стал с ходу жаловаться, что холодно ему на земле.
Кока говорит ему:
— Вот вы — марсианец. Неужели для дела такого, как межпланетный контакт, не могли жильца другого найти — солидного, нормального!
— Значит, не мог! — грубо марсианец ему говорит.
Кока спрашивает:
— Простите, почему?
— До звонка не достаю — вот почему! Удовлетворяет вас такой ответ? Если бы тут открыто не оказалось, вообще мог бы на лестнице заледенеть!
Сидим в свете марсианца, беседуем, вдруг появляется жена (не понравилось ей, видно, на Гиндукуше!).
— Та-ак…— говорит.— А это еще кто?
— Марсианец,— говорю.— Не видишь, что ли?
— Знаю,— как закричит,— я твоих марсианцев!
— Да ты что,— говорю.— Опомнись!
— Не опомнюсь,— говорит,— принципиально! А где дверь?
— Какая дверь?
— Наша!
— А-а-а… Разлетелась.
— С помощью чего?
— С помощью монтера.
— Ну, все! — жена говорит.
Ушла из дому, навсегда. Взяла с собой почему-то только утюг.
Толик говорит:
— Ну, ничего!
— Конечно,— говорю.— Ничего!
Скоро утро настало. Солнце поднялось. Крупинки под обоями длинные тени дают.
Зарядка по радио началась: «Раз-два, раз-два… Только не нагибайтесь!.. Умоляю вас — только не нагибайтесь!»
— Спокойно! — говорю.— Никто и не нагибается.
Выскочил я — теще позвонить, то есть жене.
Обратно через улицу бегу, вижу: солнце светит наискосок с дома. Продавец в овощном магазине на гармони играет.
Тут от полного восторга пнул я ногой камешек, перелетел он через дорогу, щелкнул о гранитный парапет тротуара, отскочил, оставив белую точку.
Скоро жена вернулась. Стала демонстративно блины жарить, а я стал демонстративно их есть.
…День сравнительно спокойно прошел. Только вечером уже, на красном закате, вошел вдруг в комнату караван верблюдов. Шел, брякая, постепенно уменьшаясь, и в углу комнаты — исчез.
Жизнь удалась
1. Воспоминание
Вечером я сидел дома, и вдруг телефон, проржавевший от безделья, задребезжал.
— Алле! — Голос Дзыни раздался.— Ты, что ли? Все молчишь? Несчастье случилось. Леха утонул. В Бернгардовке я, на спасательной станции. Приезжай!
Та-ак! Чего-то в этом духе я и ждал! Примерно так все это и должно было кончиться…
Я стоял на платформе. Примчалась электричка, прожектором пожирая снежинки.