В городе Ю. (Повести и рассказы)
Шрифт:
Стали работать с Лехой вдвоем.
Но ни черта не получалось. Хочется придумать что-то новое, а рука привычно рисует прямоугольник! И розарий, и солярий, и дискуторий должны размещаться в нем.
Да и потом, не все новое хорошо. То есть сразу видно, что в нем будет хорошего, но никогда заранее не узнаешь, что в нем будет плохого. Придумали, скажем, круглые дома. Свежо, оригинально. Начали строить. И стали образовываться в круглых дворах этих домов вихри. Выйдет старушка на балкон снимать белье, неожиданно образуется
Потом уже в погоне за оригинальностью мы с Лехой до полного абсурда докатились. Совершенно дикая родилась идея: сделать культурный центр в виде стоящего человека… В глазу — бар.
— Да-а,— Леха говорит.— Видно, ничего у нас не получится! Все равно Бескаравайный нас обойдет. Сам знаешь, что это за человек, растет на глазах!
Действительно, на последней архитектурной конференции наблюдался феномен: рос Бескаравайный буквально на глазах!
И еще — это только говорится: отпуск за свой счет. А какой счет? Никакого счета и нет!
Открыл я как-то ящик стола, оттуда вылетела вдруг бабочка. Поймали, убили, сделали суп, второе. Три дня ели.
Однажды рано утром вышел я на прогулку. Сорвал с газона ромашку, стал лепестки обрывать… И вдруг понял: форму ромашки должен иметь наш культурный центр — розарий, солярий, дискуторий под отдельными крышами и сходятся к общему центру, как лепестки. Примчался домой, с Лехой поделился. Он говорит обидчиво:
— Гениально! Но это ты, наверное, сам же и будешь делать?
— Ну почему же! — говорю.— С тобой!
Стали мы чертить с нашей любимой песней «Елы-палы» дни напролет.
Сделали наконец, понесли. Секретарь конкурса — Дзыня. Сидит, головы не поднимает.
— Что у вас?
— Ты, харя! — говорю.— Поднимай хоть глаза, когда с тобой разговаривают!
Он обомлел.
Потом разговорился все-таки, стал объяснять, что в конкурсе многие именитые архитекторы участвуют, не нам чета. Что главная трудность — во второй тур пройти, там только начнется настоящее рассмотрение…
Стали мы ему намекать, что жизнь на месте не стоит, что в городе много новых точек открыто, где встретиться можно за дружеским столом.
Приблизительно месяц он нас мурыжил, потом вызывает: проект наш пробился во второй тур.
Подмигивая, вывели его на улицу, провели мимо всех ресторанов — и неожиданно вводим в пышечную, берем три пышки обсыпные, три бумажных стаканчика кофе. Потом в эти же стаканчики, влажные, разливаем под столом бутылку портвейна… Все!
Но, как оказалось, Дзыня нас нагрел, а не мы его! Выяснилось, что никаких двух туров и нет, все проекты рассматриваются одновременно и равноправно, а рассмотрение состоится на Всесоюзной архитектурной конференции в Ереване.
Летели мы в Ереван на Ту-154, на высоте пятнадцати тысяч метров… Леха нервничал все, в иллюминатор смотрел.
— Страшно, если вдуматься,— Леха говорит.— Пятнадцать километров до земли!
— Что страшного-то? — отвечаю.— На такси трешка!
Стали снижаться наконец. Окунулись в облака. Потом удар, в иллюминаторе побежало рыжее поле, на краю поля — вислоухий вертолет.
Вышли на трап, первое ощущение — сухой горячий воздух, как на сковородке. Над горизонтом, будто облака, две белые вершины, иногда оттуда доносится короткое ледяное дыхание, словно глоток холодной воды после чашки густого горячего кофе.
Рассадили нас по машинам — каждому участнику отдельная машина,— повезли через Ереван. Да, неспроста Ереван местом архитектурной конференции выбран — замечательно строят! Дом молодежи — огромный кукурузный початок… Хранилище древних рукописей — Матенадаран…
В Доме техники, где конференция собиралась, толпа гудит в холле, люди тусуются, руки пожимают.
— И Жупелов здесь! — почему-то шепчет Леха.— Академик Аскетян! Все!
Вечером поместили нас в гостиницу. Ужинаем в буфете на этаже, Дзыня появляется с завязанным горлом.
— Вы разве не знаете,— надменно говорит,— я простужен!
Как будто все в мире непременно должны об этом знать!
Долго куражился, требовал у буфетчицы подогреть шампанское. Только буфетчица кремневая оказалась — такую и охладить не заставишь, не то что подогреть!
— Ладно,— Дзыне говорю.— Иди сюда. У нас есть.
— А теплое? — капризно спрашивает.
— Теплое,— говорим,— целый день за пазухой носим.
Подсел Дзыня к нам, говорит:
— Только вы сами открывайте, и поосторожней, а то я очень изысканно одет, боюсь забрызгаться…
Вот это человек! Выпил все наше вино, потом говорит:
— Наши очаровательные хозяева добавили нам еще несколько экскурсий — на озеро Севан, в храм Гехард…
— Замечательно! — говорим.
— …так что число сообщений на конференции придется, видимо, сокращать. Понимаете?
— Понимаем.
— Ну, хорошо.— Дзыня говорит.— Пойду, чтобы не отвлекать вас своим обаянием.
Ушел. Леха говорит:
— А ведь возьмет и не выпустит нас!
— Выпустит!
Тут Леха снова за старое принялся:
— Все равно Бескаравайный нас победит! Сам знаешь, что это за человек, растет на глазах!
Потом рассказывать стал откровенно, что есть у него, оказывается, застарелый какой-то враг: звонит его жене, когда его нет, и всяческие гадости про него говорит, и главное — все в точку! Стал подробно рассказывать, как ко встрече с этим врагом готовится: карате, с бегом по потолку, стрельба по-македонски.
— Да брось ты! — говорю.— Нет у тебя никакого врага!
— Как это нет? — обиженно.