В городе Ю. (Повести и рассказы)
Шрифт:
— Негоже пустым столом гостей встречать! — рявкнул Геха.
Хозяйка повелительно глянула на клеенчатого — тот скрылся.
— Ну, так что скажешь батьке? — сверля хозяйку взглядом, проговорил Хухрец.— Я тебя с лучшим моим корешом познакомил (он кивнул на смертельно бледного Леху), а ты что творишь?!
— А что я творю?! — кокетливо поведя могучим плечом, проговорила Паня.
— А ты не знаешь?! (Разговор Христа с Магдалиной.) Человек к тебе всей душой — а ты шестьдесят пять тысяч схрямзила у него?
— А это еще надо доказывать! — нахально проговорила она.
— Чего доказывать? —
— Мало ли куда он в шапке своей шастал! — ответила Паня.
— Откуда ж известно тебе, что они в шапке были? — припечатал Хухрец. Паня осеклась.— Этого мало тебе? — Хухрец царским жестом обвел помещение.— Сколько в месяц имеешь-то тут? На одной одежонке небось…— Он кивнул на несколько детских пальтишек, раскиданных по стульям.
— Да что я имею-то? — заверещала она.— Это, что ли, богатство-то? — Она подняла двумя пальцами потрепанное детское пальтишко и швырнула обратно… (Что она — ест, что ли, детишек? — мелькнула мысль.) Засунул в дыру поганую, нашел, как избавиться! — Они скандалили, не таясь от Лехи, который как-никак официально считался Панькиным хахалем.
Положение спас клеенчатый: сыпанул на стол несколько грязных картофелин, поставил закопченную кастрюлю с пригорелой кашей. Угощение было странноватым, но и все вокруг было настолько необычным, что я не удивился.
— И это все?! — кинув на Паньку соколиный взгляд, воскликнул Хухрец.— А младенцовки не поставишь, что ль?
«А это еще что?» Самые жуткие предположения колыхнулись во мне.
Клеенчатый впился взглядом в Паню — та, секунду помедлив, кивнула. Клеенчатый скрылся, потом возвратился, прижав к фартуку липкую пятилитровую банку с мутной жидкостью. Он расплескал ее по детским железным кружечкам: на моей кружечке был зайчик, на Лехиной — ягодка, на Гехиной — слоненок.
— На, за то, чтобы еще не видеться лет пять! — Хухрец захохотал, схватил зубами сырую картошку и радостно захрустел.
Судя по вкусу — и действию — в кружечках оказался спирт, но какой-то нечистый. Веселье было тоже каким-то мутным. Хухрец с хрустом пожирал картошку и громко хохотал. Паня, почти полностью закрывая Леху, сидела у него на коленях и, кокетливо ероша его волосенки, игриво повторяла фразу, от которой он вздрагивал и бледнел:
— А без шапки-то лучше тебе!
Я, взяв кастрюльку с пригорелой кашей, стыдливо отошел. Дабы устраниться от происходящего, стоял, уставясь в стену, и вдруг внимание мое привлек разрисованный лист. Я подошел поближе… «Обязательства работников АХЧ… Детской инфекционной больницы № 2». Ком каши колом встал в моем горле. Я зажал рот рукой. Вот, оказывается, где происходит наше гулянье! Я глянул на Хухреца. Он, словно фокусник, жрал одну сырую картофелину за другой.
— Но ведь это… детский продукт! — еле слышно проговорил я.
Паня слегка развернулась — один ее пронзительный глаз смотрел на меня.
— Серенький… разберись! — кратко скомандовала она клеенчатому.
Тот подошел ко мне и деловито ткнул в глаз. Я сполз по стене на цементный пол. Кастрюлька покатилась. Все дальнейшее воспринималось мной еще в большем тумане, чем раньше. Передо мной появились ноги Хухреца.
— А
Я поплелся за ними. Не оставаться же мне было в больнице — непонятно в качестве кого?
Все вместе мы уселись в машину. Паня по-прежнему плющила Леху своим весом. У меня на коленях оказался клеенчатый. Правда, вел он себя довольно прилично, один только раз он шепнул, на повороте склонившись ко мне: «Пикнешь — горло перегрызу!» — и это все.
Показался черепахарий — гигантское круглое строение. Существование его в городе, где многого необходимого еще не было, казалось странным. Мы вошли внутрь — швейцар в форме Нептуна приветствовал нас. Огромный стеклянный цилиндр занимал почти все пространство, вокруг него вились тропические заросли, в них и был накрыт огромный стол: кокосы, ананасы, дорогостоящий коньяк «Енисели». Черепахи с ужасом взирали на нас через стекло.
— Консервы с цунами открывать? — спросил услужающий.
— Открывай! — вскричал Леха. Консервы с цунами сразу же залили нас с головы до ног.
— Ты угря хоть ел? — дружески бубнил мне Хухрец.— На нёбе такой постфактум наблюдается — полный отпад!
«Какое ж я это сделал дело, что гуляю так смело?» — успел подумать я, и меня снова накрыло волной.
Потом началось катание на черепахах: сперва они везли по поверхности, потом вдруг резко, без предупреждения, уходили вглубь — долго, без малейшего дыхания приходилось плыть под водой, держась за черепаху. Вот из мути появилось видение: сидя на черепахе, приближается Леха. Лицо его странно сплющилось под водой, глаза остекленели, длинные волосы беззвучно развевались.
Потом за стеклянными стенами, которые отгораживали нас от действительности, как чудовищных рыб, стало рассветать. В зубах у меня оказался кусок тухлой осетрины, которую, видимо, берегли для более важных гостей и, не дождавшись, скормили нам. Я с наслаждением выплюнул ее. После всех этих изысков и безумств хотелось чего-то простого и надежного. Я выскочил из черепахария, жадно вдохнул морозный воздух, почувствовал щекочущий ноздри запах свежего хлеба и устремился туда. Ворвался на хлебозавод, погрузил несколько машин и в качестве платы разорвал одну горячую буханку и съел ее. Довольный, с гудящими мышцами, я медленно брел к гостинице. Леха, Геха и Панька Тюнева, наподобие восковых фигур, сидели в номере. Их озарял кровавый рассвет. Под окнами пронзительно верещал из какой-то машины сигнал угона, но никого почему-то не беспокоило это.
— А… отличник наш пришел! — со слабой, но презрительной ухмылкой выговорил Хухрец.
Что тут такое Леха успел наговорить, почему меня так уничижительно называли отличником, я не знал.
— Подумаешь, нашли уж отличника! — пробормотал я.— Всего год-то отличником и был!
При этом я не стал, естественно, объяснять, что год этот был как раз десятый, что и позволило мне с ходу поступить в вуз — их, я чувствовал, такие подробности могли только раздражать.
— Ну, хватит языком-то трепать! — сурово произнесла Паня. Она успела уже где-то переодеться в строгий темный костюм.— За дело пора! В театр!