В гостях у сказки, или Не царевна лягушка
Шрифт:
При всем этом на Ягу Маша зла не держала. Ведьма, она ведьма и есть. Нечисть, что с нее взять? Ну поглумилась немного, влезла куда не надо. Плевать. Спасибо, что без разбору чарами кидаться не стала и в жаб превращать не надумала. К тому же Аспида она нежно любит и уже небось десять раз раскаяться успела, что обидела своего ненаглядного змееныша.
Подколодный тоже хорош, может не таись он так, не наводи тень на плетень, ничего бы и не бьло? Хотя вряд ли. Что-нибудь шебутная Кащеева семейка обязательно учудила бы по-любому.
В кладовке нашелся неплохой запас круп, варенья и меда. В сарайчике, в одной из дальних и, как показалось Марье, зачарованных клетушек обнаружился копченый окорок, в другой плетенки лука, чеснока и жгучего перца.
— Живем, — решила берегиня, растапливая печь отборным антрацитом (каменный уголь), которым щедро поделилась сарайка. — Сейчас горох на похлебку поставлю и баньку протоплю.
Сказано — сделано, — приласкав скромницу на утиных лапках, Марья склонилась над каменкой.
— Ух, тяга какая, — порадовалась она. — Замечательно. Сейчас еще водички прихвачу в избу, и совсем хорошо будет.
С водой на передвижной усадьбе Ягишны тоже все по уму устроено бьло. В мыльне стояла здоровенная корчага с чистейшей ледяной водицей. Стоило зачерпнуть из нее, как уровень жидкости возвращался к прежнему. Очень удобно, сразу видно, что мастер зачаровывал.
Горох мирно пыхтел в печи, на приступке подходила опара на блины, когда за окном послышалось пение. Нет, не птичье, а вполне себе человеческое. Кто-то невидимый, точно невидимый, Маша первым делом в окошко выглянула, приятным голосом жаловался на жизнь.
— А я мальчик на чужбине
Позабыт от людей.
Позабыт, позаброшен
С молодых, юных лет,
Я остался сиротою, Счастья доли мне нет.
Вот умру я, умру я, Похоронят меня.
И никто не узнает, Где могилка моя.
На мою на могилку
Знать никто не придет.
Только ранней весною
Соловей пропоет, (авторы музыки и текста неизвестны. Песня бьла очень популярна у беспризорников и уголовников. В основе своей дореволюционная, но широко бытовала и в середине двадцатого века)
Невидимый певец заливался соловьем, вкладывая всю душу в немудрящие строки, и так жалко его становилось, а еще страшно. Аспида нету, некому за Машу заступиться, некому защитить ее от невидимой нечисти, выводящей вокализы посреди дремучего леса.
— Избушечка, — взмолилась берегиня, — ты бы дверки закрьла. Боязно мне.
Сознательное строение тут же замуровало все входы-выходы, захлопнуло окна, задвинуло шторы и, судя по тому, что банька с сарайкой тоже забаррикадировались, телепатически связалось с остальными постройками. Ну оно и понятно. Не будь у ведьминого подворья таких способностей, ни в жизнь бьло бы не угнаться медлительной баньке за голенастой шустрой избушкой.
Невидимому исполнителю такое положение дел по вкусу не пришлось.
— Хозяюшка, да как это? — жалобно возопил певун и поскребся в дверь.
— Кто там? — как можно строже спросила Марья. За время жизни в Тридесятом царстве она накрепко уяснила, что нечисти свой страх показывать нельзя ни в коем случае — загрызет. А не загрызет, так закружит, задурит голову, выпьет кровь, заведет в болото… Короче, вариантов тьма тьмущая. И все гадкие.
— Соловушка — несчастненький, бесприютный котенька, заплутавший в этих распроклятых богами диких лесах, — раздалось жалобное мяуканье с подвывом.
— Котик?..
— Измученный холодом, голодом и ненастьем котик, — подтвердили из-за двери.
— Ага, — не поверила Марья и пошла на второй этаж, надеясь оттуда разглядеть незваного гостя.
Приникнув к щелке между шторами, она еще раз оглядела двор — никого.
Хотя… Чей это черный хвост мелькает на крыльце?
— Эй, как там тебя, Соловушка? — крикнула Маша. — А ну покажись. Встань передо мной как лист перед травой.
— Нешто я Сивка-Бурка? — обиделся котей, но с крьльца спустился.
Глядя на огроменного черного кота, Маша вынуждена бьла признать его правоту. До коня он и впрямь не дотягивал, только до теленка и дорос.
— Кхм, — откашлялась она, — приношу свои извинения, уважаемый Соловушка. Обозналась я.
— Ничего страшного, — вальяжно махнул лапой певун. — С кем не бывает. Мы — баюны, знаешь, какие редкие? Ужас просто. Нас увидеть — счастье великое.
Маша подумала, что прекрасно обошлась бы без такой радости, но мыслями своими делиться не стала. Ни к чему котика обижать. Он и так уже нервничать начинает, вон как хвостом метет. Аж травка колышется.
— Рада я такому гостю, — не моргнув глазом, соврала берегиня, когда поняла что молчание слишком уж затянулось. — Но в дом тебя не зову, прости. Ибо сама не ' хозяйка тут. Вот муж вернется, он тебя и приветит.
Удивительно, но кот спорить не стал и на принцип не пошел. Улегся себе на крылечке и стал развлекать Машу сказками да пением. Так их Аспид и застал.
— Соловей? Ты как тут? — торопливо взбежал на крыльцо Подколодный.
— Шел, шел да и набрел на избушку знакомую, — осторожно ответил баюн.
— А мы ведь тебя потеряли, искали даже, — укорил змей. — Яга по тебе убивалась, и Любаша тосковала.
— Да? — не поверил кот. — Ну вот нашелся я. Дальше чего?
— Где был, говорю, — рассердился Аспид.
— Где был, там уж нету, — подбоченился хвостатый. — Я кот вольный, гуляю где вздумается. Потому право имею. Сейчас вот к берегине приблудился.
— Чего?! — зашипел гадюк.
— Так мне дверь открывать или нет? — чувствуя, что разговор заходит куда-то не туда, спросила Маша. — Суп и блины готовы, опять же в баню дровец подкинуть